он сумел заставить себя написать… Что-то было не так, но Джек не мог пробить эту стену отчуждения. Следующим летом она наконец закончит обучение в интернате. Но домой пока возвращаться не собирается.
«После окончания школы я поеду путешествовать с родителями по Северной Европе», – коротко сообщила Глория в своем последнем письме. И ни слова о том, рада ли она этому или, возможно, предпочла бы вернуться прямо домой. Ни слова о том, будет ли скучать по школьным денькам, собирается ли учиться дальше… Ее письма были похожи на отчеты. А когда Глория проводила каникулы не в интернате, а с родителями, что за последние годы происходило трижды, то она не писала вообще.
– Ты будешь рад, когда она вернется, верно? – заметила Шарлотта.
Она закончила причесывать волосы, встала и сбросила с плеч шелковый халат. Под ним оказалась вышитая тонким узором ночная рубашка. Джек отметил про себя, что жена похудела.
– Если ты хочешь иметь детей, для начала нужно больше есть, – решил он сменить тему и нежно обнял ее.
Она негромко рассмеялась, когда он поднял ее и положил на кровать.
– Ты слишком хрупкая, чтобы в´ыносить ребенка.
Шарлотта слегка вздрагивала под его поцелуями, но все равно вернулась к Глории. Ей не хотелось обсуждать свою фигуру; женщины-маори достаточно часто заговаривали с ней о том, что скоро она разонравится мужу. Мужчины маори любили полных женщин.
– Но ты будешь разочарован, – предупредила она Джека. – Глория, которая вернется из Англии, возможно, уже не имеет ничего общего с той маленькой девочкой. Она больше не будет интересоваться собаками и лошадьми. Она будет любить книги и музыку. Тебе стоит начинать тренироваться вести умные беседы.
Рассудок Джека твердил ему то же самое, когда он читал письма Глории. Но сердце его не верило в это.
– Пусть она сама скажет это Нимуэ! – ответил он, бросив взгляд на собаку Глории, которая так же, как его собственная собака, спала в коридоре перед спальней. – К тому же Глория – наследница Киворд-Стейшн. Ей придется интересоваться фермой, что бы там ни говорили в интернате.
Шарлотта покачала головой.
– Неужели собака узнает ее?
Джек кивнул.
– Собака узнает. А Глория… она не могла стать другим человеком. Этого просто не может быть.
Глория собрала волосы на затылке. Как и прежде, они торчали во все стороны: слишком густые, чтобы можно было сделать прическу. Зато они уже отросли, спадали далеко на спину, и девочки перестали дразнить ее хотя бы из-за мальчишеской стрижки. В остальном ей давно уже стало все равно, что говорят о ней Габриэлла, Фиона и остальные. Глория хоть и не стала толстокожей, но некоторая непробиваемая зона вокруг нее все же образовалась. Она больше не позволяла себе воспринимать придирки, которые могли ранить ее, пыталась не обращать внимания на значение слов, когда Габриэлла или другие мучители заговаривали с ней. То же самое касалось и замечаний большинства учителей, особенно новой учительницы музыки, мисс
