при взгляде на перечень особо важных документов: алфавитной книги пофамильного учета внутренней и закордонной агентуры, шифркодов, обобщенной справки на арестованных и находящихся в оперативной разработке японских резидентов и агентов, а также карты с расположением частей ОДВКА, исчезнувших из сейфа Люшкова. Окончательно ее развеяли сообщения резидентур из Китая и Маньчжурии. По ним прокатилась волна арестов.
Дальше оттягивать доклад Сталину о бегстве к японцам комиссара госбезопасности 3-го ранга, начальника головного управления наркомата, пропаже особой важности документов и провалах в разведывательной сети в Маньчжурии становилось бессмысленно. Люшков – не иголка в стоге сена, и такое от Сталина не утаить. Ежов поднял голову, тоскливым взглядом посмотрел на парадный портрет Вождя, и ему почудилось, будто тот сурово сдвинул брови, а его взгляд словно вопрошал: «Ежов, ты же год назад убеждал меня, что эта гадина, этот мерзавец Люшков свернет шею Дерибасу и всей антисоветской, троцкистской сволочи, свившей себе гнездо под его крылом. И где тот Люшков? Где? Переметнулся к японцам! И это, когда вот-вот на Дальнем Востоке грянет война. Вражину у себя под носом не разглядел! Тоже мне, щит и меч советской власти. Дырявое ведро! Обделался с головы до ног!»
– Сволочь! Паскуда! Я до тебя доберусь! – взорвался Ежов.
Помощник приоткрыл дверь и заглянул в кабинет.
– Вон! Пошел вон! – заорал Ежов.
Помощника как ветром сдуло. И когда порыв ярости угас, Ежов в изнеможении откинулся на спинку кресла. Из прострации его вывел шелест бумаги. Порыв ветра смахнул со стола документы и разметал их по полу. Ежов встрепенулся и, собравшись с духом, потянулся к телефону ВЧ-связи. Рука будто налилась свинцом и с трудом подчинялась. Он снял трубку и потребовал от телефонистки соединить его с приемной Сталина. Ответил глава личной канцелярии и особого сектора ЦК ВКП(б) Поскребышев.
– Здравствуй, Александр Николаевич, – глухо обронил Ежов.
– Здравствуйте, Николай Иванович. Одну минуту, я говорю по другому телефону, – бросил тот в трубку.
«У, канцелярская крыса, уже нос воротишь. Погоди, я своего слова еще не сказал. Пойдешь в лагерь за своей сукой», – едва не сорвалось с губ Ежова.
И пока Поскребышев говорил, он про себя не один раз обматерил его. Наконец тот закончил разговор и ответил:
– Извините, Николай Иванович, слушаю вас.
С трудом сдерживая ярость, Ежов процедил:
– Соедини меня с товарищем Сталиным!
– По какому вопросу?
– Государственному.
– Я понимаю, а конкретно?
– Это касается одного крупного изменника. Его действия представляют серьезную угрозу государственной безопасности, – с трудом сдерживал себя Ежов.
– Я вас понял, Николай Иванович. Подождите.
То,
