к границе.
Глоба ужом выскользнул из окопа и шустро пополз к контрольно-следовой полосе, безошибочно определив, где ее должен пересечь неизвестный. Денисов последовал за ним.
И все же он не успел. Уже на нашей стороне неизвестный дернулся и упал. Пророкотала еще одна пулеметная очередь. Пули стригли прямо над головой – немцы не стеснялись, стреляли прицельно, по нашей территории.
– От бисовы дети, – зло прошипел сержант. Он ухватил перебежчика за плечи, стараясь оттащить его в сторону. Подоспевший капитан помог ему.
Они успели оттащить неизвестного подальше от линии, слыша, как возбужденно гомонят немцы и трещат моторы их мотоциклов.
Связной оказался рослым, тяжелым. Перевернув его на спину, Денисов включил потайной фонарик и в синем, неверном свете бегло взглянул на неизвестного. Тот был одет в несвежую темную сорочку без галстука и полосатый костюм. Приподняв голову, он попытался что-то сказать, но не смог – из губ вырвался только сиплый стон.
– Двигать надо, капитан! – зашептал Глоба. – С нашей стороны под уклон, не достанут.
Они подхватили перебежчика и поползли. Предупреждение Глобы оказалось не напрасным – немцы дали еще несколько пулеметных очередей.
«На заставе уже поднялись по тревоге», – подумал Денисов.
Оказавшись в безопасности, он толкнул неизвестного в бок, приглашая его подняться и следовать за собой, но в ответ тот лишь застонал. Быстро ощупав мужчину, Александр Иванович ощутил у него на груди что-то твердое и выпуклое, а потом пальцы попали в липкое и теплое.
– Глоба, помоги! Он ранен. Осторожнее!
Вскоре уже почти ничего не выдавало недавнего присутствия здесь людей, кроме примятой травы и капель крови на ней.
Было ноль часов сорок минут 22 июня 1941 года…
– Товарищ старший лейтенант, три пули у него в груди, – военфельдшер виновато поморгал белесыми ресницами, глядя на начальника заставы. – Я ничего не смогу… Тут и академик хирургии не сдюжит. Крови он много потерял.
– А ты через «не могу», Таранин, – начальник заставы мягко подтолкнул военфельдшера к столу, на котором лежал раненый.
Денисов тем временем разглядывал снятый с перебежчика пояс – широкую полосу брезента с завязками и вместительным карманом, в который была засунута пухлая черная папка из хорошо выделанной мягкой кожи. В том же кармане, поверх папки, лежали две гранаты, распиравшие брезент ребристыми боками. Осторожно вынув их, Александр Иванович достал папку, открыл блестящий латунный замочек. Внутри – пачки документов. Бросились в глаза распластанный орел со свастикой в хищных когтистых лапах и жирно отпечатанные типографским шрифтом грифы высшей секретности. Капитан быстро убрал документы, сунул папку обратно и, немного подумав, пристроил на прежнее место гранаты.
Резал глаза свет сильной лампы, звякали медицинские инструменты, тихо приговаривал
