на пуговицы!
Александр Христофорович вынужденно улыбнулся. Отец действительно плошал на глазах, минутами не помнил, кто он есть и какова его подпись. Получая письма от детей, спохватывался, читая на конверте собственную фамилию – вот, оказывается, кто я таков! Ну-с, будем отвечать от имени генерала инфантерии Христофора Иванова сына Бенкендорфа… Или вдруг среди немецкого текста, сбивался на французский, вписывал русские выражения… Словом, путал, путал, путал. «Неужели и я буду таким?»
Шурка предпочел бы не дожить до старости. И долго верил, что не доживет. Как вдруг войны кончились, он застрял в гарнизоне. И вот уже зрелость в разгаре. А за ней холодом дышит завтрашний день. Особенно страшный, когда пример перед глазами.
– Ну, с чем пожаловал? – Наталья Ивановна уже вела его к столу. Было рано обедать, но княгиня блюла старинное гостеприимство и не могла ударить в грязь лицом. – Здесь, в Малороссии, вспоминаешь, как должно быть и как прежде было у нас, – говорила она. – Люди теплее. Горячие даже.
Александр Христофорович был не уверен, что это хорошо. Невоспитанные. Неделикатные. Простота хуже воровства. С другой стороны… Проведя юность при дворе, где все исключительно степенны, он разучился ценить это качество и внутренне ликовал, когда ловил хоть одно нерасчетливое движение души. Чему, безусловно, научился у Марии Федоровны, любившей сердечных простаков вроде Багратиона или Платова. Такими, как «бриллиантовый князь», она только пользовалась.
Кем был он сам? Его и любили. Им и пользовались.
– Предпочитаю здешние блюда, – призналась Наталья Ивановна. – Когда только ехала к мужу в Малороссию, остановились на ночь в степи. Глядь, свет из-под земли, крики, музыка. Землянки, а в них казаки-переселенцы играют свадьбу. Мы туда: можно к вашему шалашу? Милости просим. Пьют. Пляшут. Бабы прямо на колене раскатывают тесто, кладут в него творог, лепят пирожки и кидают в котлы. Отродясь вкуснее тех галушек не едала. Все потом вывалили наверх, стали стрелять в небо – фейерверк, что ли – радуются, кричат: «Да здравствует наша матушка Екатерина Алексеевна! Которая дала нам эту землю!»
Старушка едва не прослезилась.
– Теперь небось не так?
Шурка заверил, что после войны кругом наблюдалось всеобщее ликование, и с радостью увидел, что буфетчик, прислуживавший барыне за столом, взялся наливать ему из вместительной фарфоровой супницы наваристого красного борща, от которого на версту несло чесноком. Одновременно лакей поставил на край стола серебряное блюдо с нарезанными дольками апельсина. Бенкендорф знал, что жевать надо цедру, но чеснок она все равно не отобьет.
– Так с чем пожаловал? – Княгиня позволила себе задать вопрос не прежде, чем гость опустошил первую тарелку. – Егор, еще господину генерал-майору.
– Что вы знаете о госпоже Дуниной? – не без запинки произнес Александр Христофорович.
– О-о-о! – возглас был настолько долгим, насколько у старушки хватило воздуха в легких. – Эк тебя занесло!
