или нет, потому что я вообще не хочу ни стрелять, ни убивать. Конечно, если уж приходиться… С кем мы сражались? С арабами. Я их никак не разделяю. Любой араб – это враг…
Таким образом, различие между правым и левым, между голубями и ястребами определяется мерой доверия, мерой риска, которую ты готов на себя взять. У каждого эта мера – своя, и определить ее теоретически невозможно:
«Вбегаю в дом – на полу сидит парнишка, рядом оружие лежит. Он руки поднял. Ну, раз так, думаю, сдается парень. Наклонился оружие поднять. Даже не подумал, что парень может мне что-то сделать, никак еще не вбил в голову, что это – война, что один другого должен убить. Спокойно так нагибаюсь. А он, видно, понял, что я один, и как прыгнет мне на спину! Ухватил за цепочку с жетоном и давай душить. Парень молодой, но я – тоже не инвалид. Напрягся, порвал цепочку… автомат уже не стал поднимать… Когда он упал, я ему еще ботинком поддал. Разозлился я на него сильно. Скажу вам прямо: первый раз убить человека тяжело».
И второй раз тоже:
«Что я чувствовал? Что мне приходится стрелять в ребенка. Я был готов убивать, но я не знал, что придется иметь дело и с детьми… Нам дали приказ – ни женщин, ни детей, ни стариков не трогать. Не сказали только, что эти самые дети будут стреять в нас… Настоящие убийцы! Ребенок, как овца. Куда пастух, туда и он. Перевоспитывать их надо…»
Не все относятся к этому так спокойно. Во всяком случае во время боя:
«В ту минуту, хоть и страшно, но в тебе поднимается злоба против тех, кто в тебя стреляет, и хочется их убить. Я стрелял по живым людям, но для меня они были только мишенями… И было только одно желание: заставить их замолчать. Навсегда… Некоторые сдавались. Нам было приказано не стрелять, если человек бросает оружие. Я совру, если скажу, что у меня не было желания этот приказ нарушить… Жена и дети очень обрадовались, когда я вернулся. Я им ничего не рассказывал. Я не хочу, чтобы мои дети ненавидели арабов только потому, что они – арабы».
Какой вывод из всего этого? Ведь эти свидетельства не только противоречат друг другу, но и каждое в себе заключает противоречия. И каждое имеет право на существование, потому что за каждым стоит человек, который живет и рискует своей жизнью с этим багажом. И израильский читатель знает, что это не воспоминания после войны, которые уже ни к чему не обязывают, для внуков, так сказать. Нет, через несколько лет или месяцев придется опять идти на войну и опять решать, как поступить с собой и другими. Как замечательно заметил 20-летний танкист: «Чувствуешь, какой махиной ты правишь…» Все ли люди на земле чувствуют, какая махина ответственности катится вместе с ними по земле, и как значительны, на самом деле, их поступки? Вернее, как они незначительны в подавляющем большинстве случаев. Как мало продуманы их мотивации, как мелки принимаемые во внимание обстоятельства. Какое вопиющее несоответствие между причинами и следствиями. Мы живем в таком месте и в такое время, что всякий невольно задумается. Может быть, в этом и состоит
