style="font-size:15px;"> – О боге? – уточнил он.
– О боге, – обреченно ответил я.
– Это же прекрасно, – обрадовался миссионер. – А знаешь ли ты, сын мой, как выглядит бог?
– Сотворен по твоему образу и подобию, – откликнулся я. Кое-что об особенностях бородавчанской веры мне доводилось слышать. Воспринимать этот бред всерьез невозможно, но многие бородавочники свято верят в то, что всевышний сотворен по их образу и подобию, в то время как все остальные религии – ошибочны.
– Да! Да! Да! – Отец пришел в такой восторг, что затряс бугристой головой, и с верхней губы в разные стороны полетели едкие брызги.
– Почему бы нам не поговорить о чем-нибудь другом? – предложил Красавчик. Парень порядком испугался.
– Как ты сказал? – озадачился бородавочник… – Сдается мне, ты омерзительный язычник. – Отец выставил перед собой указательный палец, на котором немедленно повисла мутноватая капля, сорвалась и шлепнулась на пол.
– Я вовсе не язычник, – возразил Красавчик, – просто я не люблю говорить на эти темы. Это личное.
– Теософия – первая из наук. Запомни, грешный сын мой. И повторяй за мной. Бог есть. Он един. И сотворен по образу и подобию бородавочников из праматерии в самом начале времен.
– Может, хватит?! – не сдержался я. – Тебе же ясно сказали, нас это не интересует.
Отец уставился на меня с таким видом, словно только что увидел привидение. Маленькие красные глазки под припухшими мокрыми веками сверлили меня, как пара миниатюрных лазерных дрелей.
– Есть разные типы язычников, – наконец заметил он. – Безобидные, от которых нет никакого вреда нашей вере. Это те, кто пребывает во мраке заблуждений и безбожия. А есть другие. Те, кто склонен к притворству. Делает вид, будто он вместе с Богом, вместе с верой. А на деле только и мыслит о том, как бы разрушить ее устои. Ты лукав, язычник. И тем самым страшен…
Началось, понял я. Мне не улыбалось получить плевок в глаз, но и молотить бородавочника голыми руками – занятие не из приятных. Я огляделся в поисках чего-нибудь тяжелого, чем можно было бы выбить из него дух, но власти пересыльной станции убрали из камер все предметы, способные стать оружием. Тем временем, Отец стал медленно подниматься, продолжая вещать. Он словно возносился к потолку, делаясь все выше и выше, заполняя собой все пространство камеры. Поднял массивные руки и, шлепая лапищами по полу, двинулся ко мне.
– Ну, что? – я обернулся к товарищу по несчастью. – Пришла пора вспомнить то, о чем мы только что говорили…
– Ты… ты хочешь с ним драться? – На Красавчика стало жалко смотреть. Он с тоской поглядел на свои изящные ладони, тщательно выглаженную полосатую арестантскую робу, пригладил прическу и поднялся.
Следом за ним со шконки вскочил я. Сжал кулаки и принял привычную боксерскую стойку.
– Стоять! – скомандовал я. – Или я тебе морду раскрою…
Отец булькнул нечто невнятное,
