лишенный теплого кабинета и неограниченной власти над людьми, он больше никакой не бог, не царь и не герой, а тварь дрожащая, никаких прав не имеющая. Будучи человеком умным, он быстро понял: в подобных условиях следует быть податливым, как тростник на ветру… Простым «мужиком», серым и незаметным, Эдик безропотно оттянул свой срок от звонка до звонка.
Вернувшись домой, бывший опер оказался у разбитого корыта. Полное отсутствие каких бы то ни было перспектив, сблядовавшаяся жена, пожизненное клеймо взяточника…
Жизнь надо было начинать с полного нуля: добывать деньги, улаживать семейные проблемы, восстанавливать свое честное имя. Последний пункт жизненной программы был невозможен без разбирательства с Жуликом. Эдик жаждал реванша. Но никаких возможностей для этого у него не было…
Во всяком случае – пока.
Голенков проснулся от прикосновения к щеке чего-то мокрого и холодного. Открыв глаза, он увидел перед собой черную собачью морду в рыжих подпалинах. Пес, радостно поскуливая, лизал его лицо. Несомненно, ротвейлер по кличке Мент уже признал бывшего оперативника своим…
Эдик лежал на кровати, заботливо укрытый клетчатым пледом. Приподнявшись на локте, он осмотрелся по сторонам. Часы на стене показывали семь вечера. Из приоткрытой двери кухни плыли сытные запахи жрачки.
В голове с кинематографической скоростью пронеслись картины минувшего утра, и горькая волна унижения накрыла Эдуарда Ивановича с головой.
– Наташка! – сипло позвал он. – Ты… блядь проклятущая!.. А ну быстро ко мне!
Блядь проклятущая сразу же отозвалась на зов.
– Да, Эдичка, да, мой хороший… Сейчас покушаем, выпьем. Возвращение, значит, твое отпразднуем. Я для тебя котлетушек нажарила, курочку потушила, оливье накрошила, водочки охладила. А потом прогуляемся… Хорошо? – с видом побитой собаки запричитала она, осторожно присаживаясь на койку рядом с супругом.
– Что, сучка, не нагулялась еще? – хмыкнул Голенков и, поднявшись, с трудом удержался, чтобы не лягнуть Наташу ногой. Пошатываясь, прошел на кухню и, выпив воды из-под крана, нехорошо зыркнул на жену: – Танька где? У этой… как там ее… бледной спирохеты?
– У Мандавошки, – заискивающе подсказала жена. – У Лидочки Ермошиной. Я ей только что звонила – никто трубку не берет. Загуляли, наверное…
– Что дочь, что жена, – засокрушался Эдик. – Не семья, а сплошной бардак. Вернулся, называется…
– Не сердись, Эдичка, – все так же виновато улыбнулась Наташа. – Ведь Танечка не знала, что ты вернешься именно сегодня. А ей почти восемнадцать. Попросила погулять – вот я ее и отпустила. Мы тебя только на следующей неделе ожидали.
– Вижу, как меня здесь ожидали. Особенно ты, – бывший зэк схватил с шипящей сковородки недожаренную котлету и, дуя на пальцы, сжевал ее в мгновение ока.
Молодой
