я опытней тебя, насколько я старше тебя? Я сам, наху-бля, не могу даже представить себе, чтоб был таким, как ты.
Все понимали, почему Басу трудно представить себя в моём положении. Это были бы для него слишком болезненные воспоминания. По рассказам дембелей, на своём первом году службы Бас летал от параши к параше, как птичка.
– Дальше сам знаешь, Ляля, ― дед, дембель и домой, ― Бас по-ленински протянул руку на северо-запад, где за три с половиной тысячи километров стояла его родная Москва.
– Армия ― это жизнь внутри жизни, ― под конец Бас неожиданно перешёл на литературный язык. ― Два года прожил ― время другое, законы другие, люди другие, всё другое. Вышел ― как метлой по памяти ― всё забыл и живешь дальше, только, может быть, станешь чуть умнее.
Мне кажется иногда, что та жизнь, которую мы называем реальной ― это своего рода «армия» в большой жизни вечной души. Душа свободна, живёт и дышит, и растёт и умнеет по своим скоростям и причинам, но в какой-то момент её запихивают в физическое тело, которое стройно марширует по времени от рождения к смерти. И душа вместе с телом вынуждена маршировать, и есть баланду, и косить траву лопатой, и смотреть архивное кино, и так далее. И ей не дано практически никаких возможностей вспомнить и связаться со своей настоящей жизнью. Ближайший город ― триста километров на север, телефона нет, увольнительных нет, а право переписки дано лишь очень немногим ― художниками, поэтам, экстрасенсам, царям и, в порядке исключения, красивым женщинам.
Разве что иногда приходят странные открытки с той стороны ― сны. И все.
4.
Ехал в армию я очень долго. Сначала долго ждал: шесть дней сидел на пересылочном пункте около Новосибирска, и казалось ― ну, скорей бы закончилась эта неизвестность. Как и все остальные, я не знал до последнего момента, куда меня возьмут. Неизвестность мучила, изматывала, хотелось ясности, тлела надежда, что ясность будет светлой. Что возьмут в приличные войска. Ясность наступила.
Солдат грузят в плацкартные вагоны по девять человек в купе. Без белья и подушек, только матрацы. Что дают есть ― не помню. Помню, что катастрофически не хватало воды: было очень жарко. Помню, что гуляния на нижних этажах мне быстро надоели, я залез на багажную полку и почти четыре дня провёл на ней. Помню, что на моей гитаре народ посреди ночи давал «Наутилуса»: «Я так хочу быть с тобой…», что звучало очень актуально. «Наутилус» в 1988 году был свеж, оригинален и потрясающе злободневен.
Потом, уже в части, с «Наутилусом» была еще одна история, когда результатом очередного налёта начальника штаба майора Демчука на нашу казарму был приказ смотреть ежевечерне программу «Время». В первый же день сразу после «Времени» шёл концерт «Наутилуса». Деды позволили молодым вылезти из коек. «Наутилус» пел про гороховые зёрна: «Нас выращивают ― смену, для того, чтоб бить об стену…» Казалось, что это революция, что наутро всё будет по-другому. Наутро всё оказалось как всегда. Но революция произошла ―
