тут же перебил его Дир Сергеевич.
Рыбак мгновенно ответил.
– Леся и Оксана.
«Наследник» сидел с шеей, вывернутой назад настолько, что это делало невозможным выпивание.
– А можно, чтобы они встали впереди, мне неудобно.
Рыбак пробормотал, что девушки, в общем-то, стоят, как и положено обслуге, за спиной клиента, но если шеф хочет, то он попытается их попросить переместиться. Девушки обошли стол и сели на лавочку у стены, и почти сразу стало ясно, что это на самый первый взгляд могло показаться, что они чуть ли не близнецы. Только рост, коса и передник, вот и все сходство. Одна черненькая, другая скорей беленькая. Одна улыбчивая, другая замкнутая, что ли, с таким автоматизмом в движениях, как будто полностью занята происходящим у нее внутри, а не обслуживанием бурной пьянки.
– А которая из них Оксана? – поинтересовался «наследник», жуя вареник.
– Я, – с умеренным кокетством ответила беленькая.
– Тогда я буду смотреть на Лесю. – Сказал Дир Сергеевич. И пояснил, хотя у него никто не спрашивал, почему так: – Сподобалась.
Леся даже бровью не повела в ответ на это заявление. Наверняка, при ее работе, приходилось ей выслушивать много двусмысленностей и сальностей от перебравших гостей. Но в данном случае невозмутимость девушки держалась не только на официантском профессионализме, но имела более глубокую природу.
Немного обидевшуюся Оксану взял под опеку Рыбак, он сказал, что поет она «как соловей», а им всем, уже выпившим так много, не помешало бы чуток искусства.
– Заспивай, Оксана!
Этот клич поддержал живее всех Кечин, именно в нем почему-то сильнее всего разгорелась тоска по малороссийской музыке. Оксана «заспивала», и очень хорошо даже. Голос у нее был тонкий, но приятный, и мелодию она вела без единой ошибочки. Обязанности разделились. Леся раз за разом вставала и выходила в сени, то за одним, то за другим, ибо петь не умела. Совершала она все эти движения все с тем же одухотворенно-отрешенным видом. И Дир Сергеевич почти непрерывно пожирал ее слезящимися глазами. Ему все в ней нравилось. Нежный овал лица, едва уловимый пушок на щеках, широко расположенные черные очи. На бровях и ресницах была чертова прорва краски, но даже это не убивало ощущение непосредственности и невинности, присущее изначально ее облику. Хотя, какая уж тут невинность в ресторанной подавальщице!
Мучительно ее хотелось с кем-нибудь или с чем-нибудь сравнить, без этого впечатление оставалось досадно неполным. Отчасти уже спутанное сознание предъявило кошку Власю, из челябинского детства. Смесь абсолютной пластичности и независимости. И тоже с черными глазами. Она позволяла себя тискать, валять, даже таскать за хвост, но всегда вела себя так, будто смотрит на тебя сверху вниз. Не меняя выражения гармоничной, спокойной морды. Неудачное сравнение, хотя и в чем-то точное. Леся эта, навряд ли позволяет себя просто так тискать и валять. И хвоста нет.
И вообще
