в них, и аквариум, пускающий со дна цепочки пузырьков, чтобы пощекотать толстых, еле двигающихся рыб, как будто они находились не в воде, а в заливном. Александр Иванович не знал, что самое неприятное еще впереди. Неприятное вышло из дверей главредакторского кабинета, широко улыбаясь губастой пастью. Пропев обратно внутрь «яволь, Дир Сергеевич», Рыбак увидал своего начальника, но нисколько не смутился. Всем своим видом он заявлял, что у него не надо спрашивать, почему он не явился сегодня на совещание к майору. Он был у генерала.
Надо было как-то восстанавливать видимость статус-кво. Елагин быстро сориентировался.
– Подожди меня. Надо поговорить.
Рыбак кивнул. Неохотно, но для демонстративного выяснения отношений он еще не созрел. Не обращая на него больше никакого внимания, Елагин вошел в кабинет.
Дир Сергеевич весело, приветливо стал тыкать пальцем, указывая кресло.
– Садись, садись. Знаешь, о чем я сейчас подумал. Почему нам совсем, ну совсем не жалко всех этих погибающих на кино и телеэкране. Ума Турман сотнями рубит головы, Шварценеггер дырявит из пулеметов-автоматов, вроде бы даже кровь течет реками, а мы никогда же не задумываемся, что они люди. Все эти смертники со второго плана. Почему?
К такому разговору и к внезапному переходу на «ты», майор не был готов, и поэтому ответил банально.
– Мы просто знаем, что они актеры и не умирают по-настоящему, а кровь…
Дир Сергеевич недовольно замахал руками и тихонько загундел в нос.
– Нет, нет, нет, неправильно. Ведь если гибнет герой, Чапаев, например, мы переживаем, а некоторые даже плачут. Хотя мы знаем, что Бабочкин не утонет.
Майор подвигал бровями, изображая работу мысли, потом слегка развел руками – сдаюсь.
– А мне все объяснил маленький мальчик. Сын. Мой. Мишка. Когда я у него спросил… короче, он сказал, что эти герои второго плана, отдаваемые сюжетом на заклание главному герою, все они берутся из рекламы, понимаешь? Они одной персонажной крови. Такие же искусственные. Мы это знаем в душе, и мы никогда не любим героев рекламы. Нам их не жалко, даже когда они переходят в кино и гибнут пачками. Понятно?
Елагин кивнул.
– У вас очень умный сын.
– Был. Теперь уже хуже. Теряет непосредственность.
Это заявление майор комментировать не стал.
Дир Сергеевич несколько секунд молча смотрел на него. Потом опять заговорил, но теперь значительно медленнее.
– Знаешь, зачем я тебе все это рассказываю?
– Нет. – Майора намного сильнее любопытства мучило желание спросить – когда это мы перешли на «ты»?
– Не просто так, Александр Иванович.
Шеф, словно почувствовав, что немного хамит, чуть выправил положение. Все-таки «ты, Александр Иванович», это не так колет, чем голое тыканье.
– Я веду к теме нашего предыдущего разговора. Я не забыл, как ты, наверно, надеялся. Скажи, надеялся, думал, что у Дира-командира семь пятниц на неделе.
Елагин
