которыми сталкивались и сталкиваются европейские страны, будь они автократиями или республиками.
История Англии позволяет предположить, что Макиавелли был прав. После катастрофической потери владений во Франции англичане сочли, что все важные государственные вопросы надо решать «добрым согласием» в парламенте.[111] Тогда налоги будут платиться вовремя (и нация окажется в состоянии взять на себя ответственность за возврат потерянных во Франции территорий), а взамен король станет прислушиваться к рекомендациям парламента и мудрых советников. Благодаря тесному сотрудничеству с парламентом Генрих VIII получил возможность финансировать военные кампании в Шотландии, Ирландии, а также на континенте. Более тридцати лет палаты лордов и общин практически без возражений одобряли расходование короной огромных денежных средств; впрочем, тут нет прямой связи между военными нуждами и триумфом королевской власти.[112] Парламент попросту поддерживал большую стратегию Генриха, которая предусматривала отстаивание монархических прав английской короны во Франции (или, по меньшей мере, контроль побережья по другую сторону Ла-Манша), а также защиту «черного хода» в Англию из Ирландии и Шотландии.[113] Сотрудничество с парламентом помогло на европейской арене и королеве Елизавете. А вот разногласия между королем и парламентом и распри в самом Вестминстере в начале правления Стюартов привели к фатальным последствиям для страны на международной сцене.
Но исторический опыт также показывает, что необходимым условием стратегического успеха является сильная королевская власть. К примеру, победа Франции в Столетней войне во многом приписывалась укреплению монархии.[114] Реформаторы подчеркивали необходимость в сильной центральной власти и эффективной системе сбора налогов. Победу над Англией обеспечили совместно представительные собрания, которые сотрудничали с монархией, но при этом ответственность за ходом действий лежала на исполнительной власти, а не на консультациях, на короле, а не на совете баронов. В 1439 году Генеральные штаты утратили право на взимание прямого земельного налога, а в 1451 году этого права лишились и местные представительные собрания. Эти сословные учреждения не только согласились финансировать королевскую армию, но и признали, что налоги будут взиматься в порядке, установленном королем. Различные «советы», существовавшие при дворе, были всего лишь звеньями между монархом и знатью, они не контролировали королевскую власть.[115] Помимо всего прочего, налоги собирались и войска набирались без согласия Генеральных штатов. Если в Англии парламентские структуры и национальное могущество постепенно становились синонимами, то во Франции политическая культура создала прочную связь между королевской властью и местом страны в Европе.
При этом многие государства, в которых сословно-представительные
Catherine Nall, ‘Perceptions of financial mismanagement and the English diagnosis of defeat’. Благодарю д-ра Нолл за возможность ознакомиться с неопубликованной рукописью.
Steven Gunn, David Grummitt and Hans Cools, War, state, and society in England and the Netherlands, 1477–1559 (Oxford, 2007), pp. 329–34.
Wallace MacCaffrey, ‘Parliament and foreign policy’, in D. M. Dean and N. L. Jones (eds.), The parliaments of Elizabethan England (Oxford, 1990), pp. 65–90, especially pp. 65–7.
О взаимосвязи сильной монархии и успехов внешней политики: Emmanuel Le Roy Ladurie, The royal French state, 1460–1610, trans. Judith Vale (Oxford and Cambridge, Mass., 1994). See also Steven Gunn, ‘Politic history, New Monarchy and state formation: Henry VII in European perspective’, Historical Research, 82 (2009), pp. 380–92.
John Guy, ‘The French king’s council, 1483–1526’, in Ralph A. Griffiths and James Sherborne (eds.), Kings and nobles in the later Middle Ages (Gloucester and New York), pp. 274–87. See also Emmanuel Le Roy Ladurie, Royal French state, especially pp. 54–78.
