сумеет утвердиться в качестве особого имперского органа. Участники совета сформировали «Союз курфюрстов», возложивший на себя обязанности сейма в отсутствие императора (при необходимости) и собиравшийся осуществить программу реформ. Германия явно была готова обрести максимально возможное национальное единство – то ли вокруг императора, то ли вокруг сейма. На практике обе стороны стремились противодействовать друг другу. Представительные собрания демонстрировали умение ловко «подрезать крылья» императору, однако сами не сумели (или не могли) создать подлинную национальную альтернативу: эксперимент с Имперским советом быстро завершился. Угрозы, исходившие от французов, турок и венгров, даже в совокупности были не настолько сильны, чтобы вынудить германские представительные собрания отказаться от своих прав и свобод в пользу сильной исполнительной власти. И все же в начале шестнадцатого столетия Германия приобрела достаточно признаков государственности для того, чтобы преодолевать возникавшие трудности более эффективно, чем ранее.[124]
Империи пришлось испытать немало тягот от возобновившегося наступления османов при султане Сулеймане Великолепном. Имперский сейм упорно игнорировал поступавшие призывы о помощи – от короля Венгрии Людовика (Лайоша) на заседании в Вормсе в 1521 году, от хорватской знати на заседании в Нюрнберге на следующий год. Напрасно Фердинанд Австрийский убеждал немцев поддержать «доблестных хорватских христиан, заслонявших собою, как крепким щитом, наши внутренние австрийские земли».[125] Для князей, представителей городов и клириков турецкая угроза не выглядела насущной, ведь продолжавшиеся «вольные набеги» на хорватов и венгров происходили на окраинах. В обильно распространявшихся в ту пору памфлетах утверждалось, что турки не угрожают германским свободам непосредственно, что Габсбурги используют эту угрозу, дабы навязать Германии тиранию. Разгром венгерских войск турками при Мохаче в 1529 году лишь на время привлек внимание немецкого общества. В 1530-х и 1540-х годах империя направила в Венгрию несколько войск (с переменным успехом). Германский сейм никогда особенно не заботила борьба с турецким нашествием, и сам он был не настолько организован, чтобы дать отпор врагу своими силами. Возможность объединить Германию перед лицом внешней угрозы снова не была использована.
В конце шестнадцатого столетия немецкий военачальник Лазарус фон Швенди решил покончить с военной немощью страны. Он опасался, что религиозные и политические противоречия «раздуют пламя разногласий и взаимного недоверия» в «многострадальном фатерлянде», где католики и протестанты обращаются за помощью к иноземцам. В 1569 году Швенди предупредил, что испанское вмешательство приведет к «внутренним войнам» и, в конечном счете, к «полному разделу и разрушению рейха и упадку германского благоденствия». Поэтому он потребовал, чтобы Германия мобилизовала все силы для защиты целостности империи. Если удастся помешать «посторонним силам» беспрепятственно
Whaley, Germany and the Holy Roman Empire, pp. 67–80 and passim.
Cited in Branka Magaš, Croatia through history (London, 2008), p. 90. On the initial response of the German Diet to the Ottoman threat see Stephen A. Fischer-Galati, Ottoman imperialism and German Protestantism, 1521–1555 (New York, 1972 repr.), pp. 10–17. I am very grateful to Miss Andrea Fröhlich for sharing her expertise on early sixteenth-century Hungary with me.
