финалистов, претендовавших на Национальную книжную премию. В большинстве работ Бачигалупи действие разворачивается в не слишком далеком будущем, где человечество сражается с последствиями катастрофического изменения климата и конца западного мирового господства.
Рассказ «Игрок» (2008) позволяет взглянуть на весьма вероятное унылое будущее нашей «новостной» индустрии и рисует трогательный образ мышления и писательства, которому в этом будущем нет места.[5]
Игрок
Мой отец был игроком. Он верил в карму и удачу. Охотился за счастливыми номерными знаками, покупал лотерейные билеты, делал ставки на петушиных боях. Оглядываясь назад, я понимаю, что, наверное, отец не был большим человеком, но когда он брал меня на тайский бокс, я считал его великим. Он делал ставки, и выигрывал, и смеялся, и пил лаолао со своими друзьями, и все они казались мне огромными. Когда Вьентьян плавился от жары, отец, словно призрак удачи, шагал по мерцавшим в темноте улицам.
Для отца вся жизнь была игрой: рулетка и блек-джек, новые сорта риса и приход сезона дождей. Когда король-самозванец Кхамсинг провозгласил создание Нового Королевства Лао, отец сделал ставку на гражданское неповиновение. Он поставил на учения Генри Дэвида Торо и листовки на фонарных столбах. Поставил на протестные марши монахов в шафрановых балахонах и скрытую человечность солдат с их мощными «АК-47» и зеркальными шлемами.
Мой отец был игроком – в отличие от матери. Пока он писал письма в газеты, приглашая к нашему порогу тайную полицию, она разрабатывала план бегства. Старая Лаосская Народно-Демократическая Республика рухнула, и на ее месте расцвело Новое Королевство Лао, где танки ездили по улицам, на углах которых пылали моторикши. Блистательный золотой Пха Тхатлуанг рухнул под градом пуль, и я отбыл на эвакуационном вертолете ООН, под присмотром доброй миссис Ямагучи.
Сквозь открытые двери вертолета мы смотрели на столбы дыма, которые поднимались над городом, словно змееподобные наги. Мы пересекли коричневую ленту Меконга, перепоясанную сверкающим Мостом дружбы, на котором горели автомобили. Я помню «Мерседес», покачивавшийся на волнах, словно бумажная лодочка на празднике Лойкратхонг, пылавший, несмотря на воду.
Потом было молчание Земли, миллионов слонов, пустота, в которую канул свет, звонки по «Скайпу» и имейлы. Дороги были закрыты. Телекоммуникация умерла. Черная дыра разверзлась на месте моей страны.
Иногда ночью, проснувшись от нескончаемого шума автомобилей на улицах Лос-Анджелеса, этого жутковатого многоязычного тигля, в котором теснятся и бурлят десятки стран и культур, я подхожу к окну и смотрю на бульвар, заполненный красными огнями, где опасно гулять по ночам – и где все подчиняются светофорам. Я смотрю на дерзких, шумных американцев всех цветов и оттенков и вспоминаю родителей: отца, который не хотел, чтобы я жил под гнетом самозваного монарха, и мать, которая не хотела, чтобы я из-за этого погиб. Я прислоняюсь к окну и плачу, от облегчения и утраты.
Каждую неделю я хожу в храм
© Paolo Bacigalupi, 2013; © пер. К. Егоровой, 2016.
