меня все это конфисковывала, приговаривая: дома пожрешь, твоя Пелагея Борисовна еще спечет. Устоять против такого аргумента я не могла. Потом сама ко мне лезла и делала вид, что ничего не случилось. Лемешко, когда мне все это стало надоедать и я, не выдержав, с ревом прибежала к нему в кадры с заявлением об уходе, пытался успокоить: что с нее взять, у тетки недоеб на всю голову, неужели не видишь?
– Что? – я даже не поняла.
Тут он мне научно-популярно все объяснил. Еще и посоветовал: нужно вовремя замуж выходить, а то, не дай Бог, с такой работой сама такой же станешь. Не знаю, почему, но при мне он стеснялся прикладываться к бутылочке. Я догадывалась, родство с Леонидом Павловичем, как-никак дядя – милицейский начальник, не самый последний в городе.
– Вот что, Ольга, прости и пожалей ее. Попомни мои слова, она баба умная, ее за мозги у нас все уважают, из тебя специалиста сделает. Повезло, девушка, тебе, просто ты пока не можешь всего этого понять. Ваш начальник Мизинер за ней, как за каменной стеной. Если она уйдет – тогда базе вообще будет капут. Так что терпи и учись.
Все-таки мудрый мужик, наш кадровик. Черт его знает, как он со своей слабиной к спиртному так долго держится на этом месте, ведь контроль-то какой над ним, все, даже по мелочам, докладывай, согласовывай.
– Решать тебе, девочка. Выдержишь, толк будет, нет, что поделать, не ты первая, не ты последняя. Отдел у вас сложный. Мне уже надоело подбирать экономистов на этот участок.
– Да я же ерундой занимаюсь, бумажки заполняю, по базе их разношу или у себя собираю.
– Ерундой? Да от твоих бумажек, этих сводок судьба базы зависит. Директор подписывает документы, доверяясь тебе, эти данные идут дальше. Все выше и выше. Если что, директора на ковер: выговор, а то и с работы снимут, человеку карьеру поломают или вообще судьбу. Не ерунда это, Ольга. Великий наш вождь что про социализм балакал? Это твой учет, а при коммунизме и вовсе. Мы ведь его возводим, только что-то затянули.
Я представила на минуточку Лильку Гуревич на моем рабочем месте, как она плавает в этой кипе бумаг. Медлительная размазня, но, может, не утонет, попробую похлопотать сейчас за нее. Лилька была согласна на самую низшую должность. Может, уговорю кадровика, и он в виде исключения все же примет ее на работу, в бухгалтерию, куда меня заманивали, но я упиралась, да и Леонид Павлович был против. Он сморщился, когда услышал ее фамилию, его всего передернуло, замахал руками перед моим лицом, даже побурел от злости и наотрез отказал. Видя, как я расстроилась, спросил: – Кто она тебе?
– Подружка, с восьмого класса вместе.
– А кто родители?
– Папа умер, одна мама, и больше в Одессе никого. Мама парикмахер.
– Понятно, маникюрша-педикюрша, значит.
– Нет, нет, – запротестовала я, – она дамский мастер, очень хороший. К ней просто так с улицы не попасть, записываться заранее нужно. Разные
