вся перекосилась и ступеньки разъехались во все стороны, она оступилась и упала. Да так неудачно, что сломала шейку бедра. «Скорая» забрала ее в больницу, а мы ничего и не знали. Я припозднилась на работе, но все равно, вырвавшись, понеслась к Лильке. Дверь мне открыл тот самый Серега, удивительно трезвый. Завидев меня, он был сама вежливость: заходи, заходи, не стесняйся, только их никого нет, как днем упорхнули, так больше не объявлялись. Я простила ему обращение на «ты», оставила записку и полные авоськи у их комнаты, не тащить же это все добро к себе домой.
– Не беспокойтесь, мы не тронем, свое все есть, хотите, угостим? – проводил меня до выхода Серега.
Куда это Лилька подалась? А Рита Евсеевна где, опять до ночи торчит в своей парикмахерской? Как только я поняла, что Лилька говорит, когда на следующий день она дозвонилась до меня, не знаю. Сбивчиво, заикаясь, вся в плаче, пыталась рассказать. Мистика какая-то. Получается, дом им мстит за то, что они проклинали его. То, что треснул, потом чуть не обвалился, вышвырнул их из своего чрева, – всего этого оказалось мало. Теперь вот и покалечил в придачу. У меня все валилось с рук, в башку лезли разные черные мысли о потусторонних силах. А мы еще сколько подтрунивали над бабкой, когда она нам пыталась внушить об их существовании. Прости нас, бабушка, ты права. Поцелуй за мной, когда вернусь домой.
Лильке выдали больничный по уходу за матерью. Я приносила эти больничные в кадры, изображая свою непричастность к событиям. Наш начальник отдела кадров больше на меня не орал. Его помощница Людочка мне шепнула на ухо, что таких намылившихся уехать, как моя подружка, уже человек двадцать.
– Оля, смеяться будешь, все они числились у нас русскими с русскими фамилиями, а теперь где-то откопали метрики из синагог. Лилька твоя честная, а эти… Ведь почти все коммуняки, лучшие люди базы.
Девушка хотела еще что-то сказать, но только махнула рукой. Раздался звонок, она сняла трубку:
– Его нет. Он мне не докладывает. Где-то в городе.
Людочка кивнула в сторону кабинета начальника:
– Таскают его, как будто это он во всем виноват, столько швали на базе обнаружилось. Он теперь со своим портфелем не расстается, носит в нем списки неблагонадежных.
– А наша Лилька там есть? А кто еще?
– Мне откуда знать, начальник буркнул, что много. Не переживай, тебя там точно нет.
Как меняются все-таки времена. Вчера еще все благонадежные, а сегодня чуть ли не враги народа, скрытая контра под боком, утаивали, подлюки, свои настоящие фамилии, меняли по десять раз. Всех подряд теперь из-за них теребят, чистка по полной. Кто подал заявления, срочно увольнять к чертовой матери, еще надо из комсомола, из партии исключить, благо, что пионерский возраст проскочили, а то бы и оттуда помели.
– Людмила, вот ты говоришь, сколько говна всплыло, гнать немедленно всех. А жить им на что, если волчий билет сунут? А у них дети. И вообще, не подумала, почему
