конечно! Прости, я опять увлекся. Ты вольна делать абсолютно все, что захочешь, моя прелесть.
Тая села в большое кресло напротив него, оправила подол платья, поднесла к губам бокал с вином. Движения ее были хоть и замедленны, но напряженны и несколько неуклюжи. Тонкая шейка жадно дернулась, пропуская глоток вина. И еще глоток. И еще…
– А что это шумит? – вдруг спросила Тая, распахнув глаза.
– Это дождь, Таечка. И гроза. Гром гремит.
– А…
– Налить тебе еще вина?
– Да. Я боюсь грозы… Очень боюсь…
– Не бойся. Наоборот, наслаждайся своим победным положением.
– Победным?..
– Ну да. Там, на улице, хлещет дождь, дует злобный ветер, небо гремит и сверкает, а у нас в гостиной тихо, тепло и спокойно, и камин горит, и вино… Всегда надо осознавать свое победное положение над внешними обстоятельствами, Таечка. И получать от этого удовольствие.
– Хм… Это что, метафора такая, да, Фил?
– Ну, пусть будет метафора. Я в душе немного поэт, хотя, боюсь, ты можешь истолковать мою метафору неправильно.
– Да чего толковать?.. И без того все ясно, – сказала Тая.
– Что тебе ясно, милая? Что?
Услышав слегка раздраженную насмешку в голосе собеседника, Тая моргнула, улыбнулась хмельно:
– Ой… Смотри-ка, я уже второй бокал вина выпила! И не заметила…
И подняла глаза – настороженные, испуганные. Так смотрит ребенок, ожидая, как поведет себя взрослый – или пристыдит, или, наоборот, одобрит.
– Хочешь, еще налью? И прошу тебя, не горбись, милая, расправь плечики. Такое платье требует от женщины, пусть и слегка хмельной, горделивой осанки. Я бы даже сказал, надменной. А ты… Ты же такая…
– А я на маму похожа, Филипп?
– Таечка, ты опять… Мы же договорились!
– Извини, я только спрошу… Только один вопрос… Можно?
– Ну давай… – вздохнул Рогов.
– Ты мне говорил, маму кремировали. Значит, у нее даже могилы нет… А где урна с пеплом? Я знаю, такие урны выдают родственникам. И если у мамы ни одного родственника не было… Наверное, тебе должны были отдать?
– Да, милая, так и было. Но стоит ли сейчас о грустном? Хотя ты права, мне давно надо было ответить на все твои вопросы, чтобы они тебя не мучили.
– Значит, урна у тебя?
– Нет-нет, что ты… Я отдал ее домработнице, она сказала, что сделает все, как надо. То есть отнесет урну на могилу Настиной матери и там закопает.
– Татьяне отдал? – переспросила Тая.
– Нет, тогда была другая домработница.
– Да, точно… Я вспомнила. Мама называла ее Марией. Она была добрая, все время меня по голове гладила. Только я лица ее совсем не помню. Я и мамино лицо плохо помню. Филипп, свози меня на кладбище, пожалуйста! На могилу к бабушке! Тем более там мама… Я очень прошу тебя,
