стопочку, – хмыкнул он, разливая водку в уцелевшую тару, – ну да ничего. Мы с дядей Сёмой по очереди. За что пьём?
– За детей, – глубокомысленно изрёк Сёма, указывая глазами на пустырь, откуда вновь доносился футбольный визг. – За наше светлое будущее.
Как я был ни пьян, а всё же заметил, каким неслабым тычком угостил Сёму Фёдор Никитич. И не сразу до меня дошло. Тактичен дядя Федя, тактичен и деликатен. Вовремя заткнул Сёмин фонтан. Ещё бы, у гостя такое горе, а этот своими тостами лишь растравляет.
Между прочим, плохо. Не держу легенду, выпадаю из образа. Мне бы вздрогнуть полагалось, побледнеть и отвернуться. Скорбящий отец, то се. А что, интересно, вместо этого отпечаталось на моей пьяной роже? Нет, пить нельзя, да ещё в жару, да ещё и без ма-а-ленькой таблеточки – незаметным движением из рукава в стаканчик. Увы, я не на занятиях в Училище, вопрос о зачёте не стоит, да и рубашка у меня с короткими рукавами, и та обвязана вокруг пояса. Ну, и последняя малость – не захватил таблеточек. Нет, до настоящих профессионалов, вот как например, Ваня или хотя бы Петрович, мне ещё хлебать киселя и хлебать. И хорошо если киселя…
– Да ты чего, Лёха, не пьёшь? – участливо пододвинул мне стаканчик Никитич. – Мы уже вздрогнули, а ты чего грустишь?
– Да-да, дядя Федя, я сейчас! – пришлось и мне хлопнуть очередную дозу местной отравы. Ох и гадко она пошла, замутило меня, закололо изнутри, даже слёзы в глазах обозначились.
– Давай-ка огурцом заешь, – подал мне Мишаня малосольный плод. – Слушай, – озабоченно повернулся он к Никитичу, – этому больше не наливай. Не удержит. А с виду вроде крепкий парнишка…
– Да ты чего, дядя Сёма, – сколь мог старательно изобразил я возмущение простого работяги. – Да я ещё столько же…
– Ладно, Лёха, можешь, верю, – похлопал меня по плечу Никитич. – Но не надо. Жара, такие дела, с поезду, с устатку. Посиди вон пока, ветерком сейчас тебя обдует, и всё пойдёт путём.
Что именно из меня пойдёт и каким путём, Никитич деликатно не уточнил.
– Вот, ещё, может, огурец ему? – Мишаня вновь сунулся ко мне с огурцом. – Хороший огурчик, монастырский сорт, между прочим.
– Да, у монахов хозяйство раньше было налажено, – охотно подтвердил Никитич. – Да и сейчас колупаются, только мало их – отец-игумен да ещё трое стариков. Два человека послушников. Не идёт, понимаешь, к ним молодёжь. Монастырёк мелкий, бедный, чудесами не прославлен… До сих пор толком ремонта не сделать, тут ведь деньги нужны, и большие, а кто ж даст, мы – провинция… Студентов вот летом гоняют, а что с них толку? Туда не лопатой с ломом, там бульдозер нужен, опять же цемент, кирпич, да ещё прораба грамотного. А эти ребятишки и не умеют ни хрена, разве что водку жрать да по девкам. Тебя почему на ночлег-то никто не брал, – доверительно наклонился ко мне Никитич, – за студента приняли. А с ихним братом у наших-то мужиков разговор простой – дрыном да по кумполу. Так что тебе ещё повезло, можно сказать.
Я не стал уточнять, кому действительно повезло – незачем выбиваться из легенды. Где уж бедному
