Никитич кличет. Срочно.
На постели вскинулась Алохия:
– Что случилось?
Владимир раздраженно отмахнулся:
– Ничего, спи!
Нелюбимая жена не радовала даже пышным, послушным телом. Именно послушанием и раздражала, своей готовностью подстроиться, сделать, как лучше ему. А князю хотелось сопротивления, уже которую ночь он невольно вспоминал бешеную ярость полоцкой княжны. А Алохия? Наверное, и в таком страшном случае постаралась, чтобы насильнику было удобней!
Понимал, что несправедлив к жене, нечестен с ней, но поделать с собой ничего не мог.
Но сейчас не до Алохии. Дядя никогда не звал его посреди ночи, если возникали какие-то вопросы, решал их сам и только потом вскользь упоминал об этом племяннику. Новгородом правил Добрыня, а не его племянник-князь. И с этим никто не спорил, в том числе сам Владимир.
Вызов посреди ночи означал какую-то немыслимую опасность.
Что душой кривить, Владимир и сам понимал, откуда может быть эта опасность, но он все равно надеялся на умение дяди все рассчитать заранее, обо всем договориться или защитить, если договориться не удастся.
И все же, что случилось? Оскорбленный Ярополк вызывает его в Киев? Вознамерился устроить судилище там?
Добрыня Никитич мерил шагами свою опочивальню, покусывая ус.
Впервые в жизни Владимир видел, чтобы дядя был так встревожен. Князю казалось, что Добрыня Никитич всегда спокоен и уверен в себе, его ничем не испугать, он знает, что и когда сделать, как поступить, и словно предвидит последствия любого поступка.
Почему же теперь он так волнуется?
Но спрашивать об этом нельзя, не ответит.
Добрыня сказал сам:
– Из Полоцка весть принесли. Рогволодовичи против тебя силу собирают и в Новгород прислали, чтобы тебя выдали за убийство князей. Я пока гонца перехватил, да только надолго ли спрячешь.
– А… Рогнеда? – осторожно поинтересовался князь.
– Сдалась тебе эта девка! – разозлился Добрыня. – Попугал бы и ладно, так нет, полез со своим… на непаханое поле. А Рогволода зачем убить приказал?
Дядя обвинял его в том, что сам же и затеял. Это означало, что дело плохо.
– Что теперь делать?
– Не знаю! – почти взревел Добрыня. – Если новгородцы узнают, в чем Рогволодовичи тебя обвиняют, то, чем подвиги совершал, сами отрежут.
Мгновение Владимир смотрел на дядю с недоумением, да ведь Добрыня сам призвал наказать девку в случае отказа, пусть, мол, Ярополку достанется порченой. Сказать об этом не успел, Добрыня заявил:
– Бежать надо спешно.
– Бежать?!
– Завтра будет поздно.
– Ночь на дворе. Алохия с Вышеславом спят.
– Ты никак бабу с собой тащить собрался? Племянник, ты глуп. На кону его жизнь, а он о бабе думает. Алохию отец защитит, у него силы достанет, а тебя некому.
– Так
