Откуда ты знаешь, запил я или нет в местах не столь отдаленных.
Он набулькал в кружку водки.
– Давай. За встречу.
Игорь сидел, опустив руки. Махно поинтересовался:
– Бог запрещает или религия?
– Религия не запрещает. В меру можно. Не хочу.
– Не хочешь за встречу? Ладно, а я выпью. – он опрокинул стакан в глотку, поморщился. – Бог, значит, тебя держит.
При чем здесь Бог? Неужели встретившись надо обязательно пить спиртное? Игорь опустил взгляд, а Махно, закусывая, повел разговор:
– Странный он у вас. Не гуманный. Слишком много позволяет одним и отбирает у других. Почему допускает несправедливость? Почему заставляет страдать? Не задумывался? Бог страдал и нам велел. Вот такая интерпретация. Страдание, страх – так возникает рабство. Разве нужны богу рабы? Зачем ему, – Махно ткнул пальцем в потолок, – рабы? Или все-таки рабы нужны религии? Той религии, которую эти же самые рабы и придумали.
Он снова наполнил кружку.
– Не будь рабом условностей, Гарий. Давай выпьем.
Пришлось выпить. Через минуту Игорь почувствовал: захорошело.
– Знаешь, чем вера отличается от религии? В каждой религии сентенция – справедливость в другой жизни. Справедливость на том свете – как ты себе это представляешь? Будешь следовать заветам, попадешь в рай, нет – в ад. Смешно, честное слово! Стращают физической болью дух. Или соблазняют гуриями бесплотную субстанцию. Получается, следовать заветам надо не по совести, а из-за страха или удовольствия. Муслимов гуриями и вином соблазняют, а у православных какой рай? Покой? Тогда ты уже в раю, Гарий. Молишься, в парнике копаешься.
Вадим снова налил водки, выпил как воду, даже не поморщился.
– А вот моя вера – есть непознанное, оно будет всегда: за горизонтом знаний другой горизонт. Есть вселенная, где ничего не пропадает. Что там за чертой? Уж наверно не то что мы себе представляем раз избавляемся от оболочки. Вот во вмешательство из непознанного я верю. А религия слишком просто объясняет. Нет ничего из того, что мы могли бы представить, по ту сторону.
– Зачем ты мне это говоришь?
– Признаться хочу. В реанимации с какого-то момента меня перестали колоть обезболивающими. – у Вадима в глазах полыхнуло пламя, Игорю даже показалось, в комнате стало светлее. – Тогда я молил бога дать силы чтобы выжить. И он дал мне их! Я выжил! Потому что не мог уйти, когда те твари живы. Понимаешь? И потом в камере молил, чтобы спящему заточку в сердце не воткнули. Он разрешил мне.
Игорь невольно задержал дыхание, в голову ударило: он сошел с ума в тюрьме!
– Вот исполню задуманное, – синие отблески плясали по стенам, – тогда точно буду свободным.
– Что ты задумал?
Махно очнулся, глаза потухли.
– Потом. Скажи, а чего в вашем заведении охраны нет?
– Бог хранит обитель.
– Так и знал, что так скажешь. А старикашка на воротах – апостол.
– Ему жить негде, а здесь он вроде при деле. Серьезная охрана нам ни к чему.
– А
