надежду. Так гласят предания, а как было на самом деле, никто не знает.
Со временем охои вполне обжили утробу Горы. Глаза их, привыкшие к темноте, перестали выносить дневной свет. Им причиняли боль даже рассеянные солнечные лучи, достигавшие кладовых подземных жителей. Лишь свет, стекавший с лепестков Колхоя, не жёг глаза охоев. Жизнь нескольких поколений была озарена сиянием Колхоя, а потом цветок начал вянуть. Своды Священного зала – обширной пещеры, в центре которой в каменной чаше был помещён Колхой, – стали меркнуть и, наконец, погрузились во тьму.
Пять поколений охоев не знали света, а затем раскрыл лепестки новый бутон Колхоя. Этот день стал великим праздником в Доме охоев. Наверное, тогда-то и появились первые Жрецы, хранители цветка, большую часть своей жизни посвящавшие наблюдениям за Колхоем. Но ни молитвы, ни магические ритуалы, ни жертвоприношения не отвратили неизбежного. Через сто лет цветок вновь засох. Нашлись смельчаки, предложившие выйти в Большой мир на поиски нового цветущего покровителя, но Жрец объявил эти мысли святотатством:
– Божественный Колхой решает, когда дать свет, а когда забрать. Смиритесь!
Для Алзика и его современников рассказы о светящемся цветке были легендой. Хотя, по словам Жреца, время цветения Колхоя приближалось, не очень-то верилось, что это произойдёт в ближайшем будущем. Священный зал оставался холодным и мрачным, а кактус – таким же мёртвым, как и во времена Алзикова прадедушки. Может, Жрецы что-то напутали со сроками, а может, иссякла светоносная сила Колхоя. При этой мысли Алзика охватывала тоска. Он всем сердцем стремился увидеть свет и уже видел его однажды.
Родичи и соплеменники принимали чрезмерную любознательность Алзика чуть ли не за болезнь. Но в конце концов отказались от попыток сдерживать исследовательский пыл маленького упрямца и ограничивались лишь предупреждениями, что рано или поздно он свернёт себе шею. Конечно, они были правы! Подгорный Дом скрывал бездонные колодцы, неразличимые в скользком мраке, и петляющие туннели, хранящие кости заблудившихся. Жуткие твари выползали порой из тёмных углов, а о Хозяине озера Хой-Лор лучше было не поминать вовсе. Подобные обстоятельства могли загасить страсть к путешествиям у кого угодно, только не у Алзика.
Сколько юноша себя помнил, ему хотелось выбраться наружу. Там раскинулся Большой мир, и на что он был похож – никто не мог ответить. Старшие или расписывали ужасы, подсказанные их воображением, или утверждали, что там вообще ничего нет. Лишь пустота, которая заполняется то слепящим огнём, то блаженной тьмой. Когда Алзик подрос, ему запретили касаться этой темы. Он прекратил задавать вопросы, но стал подолгу пропадать, обследуя малоизвестные уголки Дома охоев. И однажды нашёл путь!
В Большом мире было тепло, и воздух так благоухал, что у Алзика закружилась голова. Он уткнулся лицом во что-то мягкое, похожее на сухие водоросли, и тело его сотрясалось от рыданий.
