лучше бы я этого не делал.
– «Заткнись»? это ты мне говоришь «заткнись»? – радостно, получив давно ожидаемую обратную связь, возбуждается жена. – Да я всю жизнь молчала, с самого первого дня, когда замуж за тебя вышла. Сначала я молчала, когда ты разогнал всех моих подружек, потом – когда запер меня с ребенком и запретил ходить в институт, потом – когда ты первый раз нахамил моей маме, потом…
Дальше идет длинный перечень обид, нанесенных мною за нашу более чем двадцатилетнюю совместную жизнь. Никто не забыт, ничто не забыто… Душа моей супруги в последние годы напоминает мне огромный желудок, из-за тяжелой болезни потерявший всякую связь с кишечником. Вот в него попадает пища, переваривается, стремится его покинуть, а выхода-то нет… Желудок раздувается, в него поступает новая порция пищи, опять переваривается и никуда не уходит. Желудок достигает невероятных размеров, причиняет своей хозяйке немыслимые страдания и, наконец, лопается.
Ошметками накопившегося дерьма засыпает в основном меня. Но и нашему семилетнему сыну Славке иногда достается. Это самое ужасное. Мы-то – черт с нами, но вот Славка…
Со временем я научился предугадывать момент взрыва. Несколько дней до часа Х жена ходит раздраженная. Любой пустяк может вывести ее из равновесия. А я специально часто ее провоцирую, когда сын находится подальше от потенциального эпицентра разрушений. Наверное, я смог бы работать сапером. А чего – дело нехитрое, хоть и нервное… После взрыва на несколько недель наступает успокоение, но потом необъяснимым образом всё выплеснувшееся дерьмо вновь оказывается на своем месте, в безвыходном желудке, в который превратилась душа моей любимой. Как ни горько думать, возможно, это я – тот злой волшебник, заколдовавший ее душу. А может, просто это жизнь такая? Надо разобраться.
Половина третьего ночи… Славка сейчас спит в дальнем закоулке нашей немаленькой квартиры. Значит, можно. Теперь это еще на час. Текст сменился – я его знаю наизусть. Но он хотя бы намного разнообразней унылого «катишься, деградируешь, бухаешь, буду молчать…» и намного длиннее.
Я закрываю глаза и пытаюсь сосредоточиться. Я бы и уши заткнул, но нельзя. Это может спровоцировать вторичную детонацию. Я опытный сапер, я знаю. А еще я знаю, что мастерски исполняемая песнь об обидах настроит меня на нужный лад. Это же не песнь, это – почти медитация.
– …А еще ты мне свернул шею и вывихнул позвонки. Якобы страсть у тебя такая, и смеялся потом – смешно ему, видите ли, было. А когда ребенок с температурой сорок лежал с кишечным гриппом, ты уехал на охоту и даже не позвонил – плевать тебе на всех! Меня с сепсисом от прыща, больную всю, потащил на день рождения мамочки за 120 километров, на эту чертову вашу дачу, в этом чертовом вашем Завидово. Я чуть не сдохла там. А еще…
Ее причитания, произносимые на одной, хотя и очень высокой ноте, сливаются у меня в ушах, и в мозг поступает равномерный, похожий на дельфиний, писк. Он помогает абстрагироваться от неприятной действительности,
