кожи, обмазанный чем-то, похожим на смолу для факела.
– На башне разглядим, – буркнул он.
Они поднялись на башню тем же путем, что и спускались. На легком весеннем ветерке затхлый запах гнилого колодца развеялся, и можно было рассмотреть футляр получше. Он был из толстой старой кожи, когда-то инкрустированной золотой и серебряной проволокой, складывающейся в странные письмена и рисунки звездного неба. Серебро потемнело в сырости колодца, а золото тускло поблескивало на солнце. Футляр был обмазан черной смолой, затвердевшей за долгие годы и превратившейся почти в камень. Лукашинский осторожно обколотил смолу, острым стилетом подковырнул и снял ее с футляра. Теперь крышка подалась легко, показав внутри желто-серый пергамент, свернутый в трубку.
Валериан осторожно вытащил его из футляра и аккуратно расстелил на каменном полу башни. Пергамент оказался на удивление тонким и мягким. Он развернулся на достаточно большую длину, открыв взору надпись, сделанную странной, похожей на арабскую, вязью, и небольшой рисунок посередине. Вязь, хотя и походила на восточное письмо, но была явно не арабской, не персидской и не еврейской. А вот рисунок смутно что-то напоминал. Лукашинский, Лунин и Раевский склонились над свитком. На челе полковника пролегла суровая складка раздумья. Наконец, он выпрямился:
– Господа, я не знаю, что это за язык, но предполагаю, что корни надо искать на востоке. А вот рисунок очень похож на схему музыкального инструмента.
– Вы правы Михаил Сергеевич, – поддержал его Раевский, – Это какая-то восточная вязь. Причем, читать надо не слева направо, а наоборот, как у татар. А рисунок точно музыкальный инструмент. Струнный музыкальный инструмент.
– Это монохорд! – уверенно заявил Лукашинский, – Монохорд символизирует музыкальную гармонию мира. А язык этот арамейский. Древний язык воинов и магов, – словно вспомнив что-то, добавил он.
– Монохорд? – переспросил Лунин, – Поясните, майор.
– Все в мире имеет гармонию. Все. Мир людей и мир богов, мир звезд и мир элементов. Все подчиненно музыкальному строю. Тот, кто умеет играть на инструменте, настроенном на гармоничные лады Вселенной, именуемом монохорд, тот может изменять мир под свою музыку. Тот может регулировать судьбу.
– Похоже на миф об Орфее, очаровавшем своей музыкой самого Аида, и пытавшимся увести от него Эвридику, – пошутил Раевский.
Лунин разглядывал свиток.
– Смотрите, здесь капля той же смолы, которой был запечатан футляр, – он поскреб каплю ногтем, – значит, кто-то открывал его в темноте, смотрел при свете факела, – А кстати, в списке книг Просперо, о которых мне говорил кто-то в обществе «Трех мечей», была такая фраза, – он потер лоб и вспомнив процитировал: – «Этот атлас содержит множество карт ада. Во время своего подземного путешествия в поисках Эвридики Орфей пользовался этой книгой, и листы ее обуглились и почернели от адского пламени, и кое-где содержат и хранят отпечатки зубов Цербера». Уж не лист ли из этого атласа мы держим в руках?
