пустая.
– Да, тебе ж, дед, много-то нельзя. Сейчас окосеешь ведь, заговариваться начнёшь и уснёшь ещё…
– Вот это – не твоё дело! Налей-ка. Ну-ка, ну-ка, во-от столько и хватит. Дед меру знает, не то, что вы, молодёжь, пьёте да дуреете. А с нашего самогона даже похмелья не бывает. Сам знашь – как слеза.
– Ага, вонючий только.
– Ну, и что. Не нравится – не пей. Мал ещё…
– Так ты говоришь: Степаниха у Петровны огород перекопала? Ну, и что? Сам себе противоречишь, дед! Зимой-то кто копает?..
– Фёдор! Последний раз говорю: заткнёшься ты или нет?!.. Ты чем слушаешь? Задницей, что ли?! Я ж тебе объяснял про то, что раньше ещё было! До настоящей войны. С чего у них всё началось, по-русски говоря. Ты пойми: жили мы когда-то тихо, мирно. У нас, у чалдонов, волхидок прежде отродясь не бывало. Степаниха-то у нас пришлая, только живёт здесь уже долго. А раньше, по моей ещё молодости, не было её. И Петровна – пришлая. Она ещё поздней приехала с сыном-то. Ты что? Забыл поди? Помнить должен!.. Хотя нет. Тебя ещё и на свете-то не было. Сын-то ейный лет на десять тебя старше будет, так ведь?
– Ага, «на десять»!.. На пятнадцать не хочешь?
– Вот то-то и оно… А у Степанихи Нюрка уж взрослая была: ух, колдовка настоящая! Я её глазёнки как увидел – сразу понял. На меня глядит, а в зрачках-то моего отражения не видать. Чисто омуты. И чудно, и жутковато… А раз ты такой недотёпа, то я повторю для тебя кое-что с самого начала… Ну-ка, налей-ка…
– Да, ты чё, дед! Только что ж пили!…
– Лини, лини, тебе говорю! Да помалкивай… Во-от… Дай-ка картошечки со сковороды… Да хватит тебе! Мне ж закусить только, куда навалил столько-то! Во-от… Слушай, значит. Собралась как-то Петровна в своём огороде лук с репой садить. А чует, что Степаниха-то – глазливая баба. Они ведь, волхидки, всё друг про дружку чуят! Так то ж ещё доказать надо. Садит она, значит, глядь: Степаниха прётся. Ну, там «здрасьте – здрасьте», тудым-сюдым… Ага, а сама-то копает да садит. А Степаниха-то её огород всё нахваливает. Ну, поболтали маленько да Степаниха дальше пошла. А через час как Петровна-то садить закончила, подходит к её забору Степаниха и молчком банку червяков ей в огород сыпет. Высыпала она всё, что в банке было в Петровнину землицу, перекувыркнулась троекратно да и оборотилась свиньёй. Забежала свинья в огород и давай там всё перекапывать рылом-то. А Петровна углядела и давай свинью палкой охаживать да крапивой стегать! Знает ведь, чем надо!
Наутро Степаниха-то вся в синяках была. Лежит в избе своей, охает, с полатей встать не могёт. А Петровна-то и зашла. В гости как бы… Ага. «Ох, да что с тобой, соседушка?!» «Ой-ёй! В подпол лазила, чуть не убилася!..»
– Дед! А ты сам-то часом не ворожишь втихаря? Откель у тя этакие познания, а?
– Оттель. Поживи с моё, помыкайся. Ага… Ну, живут они этак дальше. А Нюрка у Степанихи девка-то на выданье была. И присватался к ней тут один парень, не из нашей деревни, конечно. Из нашей-то её бы никто не взял. Побаивались тогда ещё… Петровна-то виду не показыват, а сама задумала нечистое дело. Сваты сговорились. По осени свадьбу играть решили.
