ещё мешает наверно?
– Конечно. Один я бы сорвался, и всё. Вот как ты.
– Не любишь ты, значит, Сомово.
– Ты, я гляжу, большой любитель.
– Мне здесь в общем-то нравится.
– Ну конечно, почтальонши молодые…
– Да что вам всем сдалась она?!
– Так ведь как же… Интересно!
– Мы с ней просто друзья.
Иван широко улыбнулся.
– Друзья… – мотнул он головой.
– Между прочим, она очень интересная девушка. Умная, начитанная.
– Может быть. Хотя по мне… Ну, симпатичная, симпатичная. Только… себе на уме. В стороне от всех держится.
– Ну и правильно. Не фиг с вами, дураками, дружбу водить.
– С нами-то, дураками, ясно дело не фиг дружбу водить. Только кроме нас, дураков, никто здесь больше не водится.
– Эй, алкаши! – раздался крик из соседней комнаты. – По новой начали?!
– О-о, атас… – сморщился Иван.
– Щас встану, разгоню вас!
– Всё, Надь, всё, – крикнул он жене. – Мы уже ложимся.
Потом шепнул Вадиму:
– Давай потихоньку закругляться…
– Да, да, – покивал Вадим.
Он добрался до кровати и, скрипя пружинами, забрался под одеяло. Иван убрал со стола остатки еды, потушил лампу и полез на печь.
– Спокойной ночи, – сказал он, укладываясь.
– Спокойной ночи, – отозвался Вадим.
– Пусть тебе приснится твоя любимая почтальонша.
Вадим поморщился. А потом подумал:
«Действительно, пусть».
– Я вот тоже одна всегда люблю быть. Залезу куда-нибудь в тёмный угол и сижу там, прислушиваюсь. Мама жива была – постоянно меня ругала. Найдёт где-нибудь за шкафом – сама испугается, меня напугает. «Дурочка, – шепчет, – ты чего сюда забилась?!»
Сумерки, тяжесть – опять иллюзия. Надо что-то одно, это метание давит. Теперь известно – для того и делается. Разводы в означенном и тропы, уводят вдаль. По просекам, сквозь чащу – ни лучика, ни блика, деревья черны, но голубая полоска имеется. Сверху. Чудно, как в сказке. Пожелаешь – исполнится.
Сказка только не та, не ты желаешь.
– Так ты с кем живешь сейчас? С дедом?
– Нет, это папа мой.
– Папа? Такой старый!
– Ну да, старенький уже… Просто они поздно с мамой поженились. Ей за тридцать было, а ему уже за сорок.
Тихий ужас, тайна – она порождает фантазии. Контурами, вздохами. Фантазии ужасны, но зато свежие – раньше не являлись. Перемалывается, смешивается, затем выстраивается заново – на мгновение, но мгновение то дорого. Чувства бурлят, инстинкты явны и правдивы – это блаженство.
– Я его не люблю. Я вообще равнодушная. Даже мама когда умерла – я не плакала. Мне бабки говорили: «Поплачь доченька, поплачь…» А они в чёрном все, страшные такие, гадкие. Я их испугалась – заплакала.
