у музыкантов и вторая комната, большая. Оркестровым классом называется. Метров сорок-пятьдесят, квадратных (плюс-минус). Стены задрапированы звукопоглощающим материалом. Класс практически пустой. Только стулья, пульты, небольшой стол для необходимой в данный момент нотной литературы и вешалка у двери, для фуражки дирижёра (китель, в соответствующее репетиционное время, он обычно вешает на спинку своего дирижёрского стула, на своеобразном помосте, чтоб даже сидя всех видеть), и всё!
В канцелярии, когда контрактников нет и дирижёр давно дома, музыканты-срочники мирно спят на стеллажах под вешалками, там, за шторами. Да и контрактники сами, часто в выходные дни, когда дома с похмелья показываться по тем или иным причинам нельзя или когда ночь где-то в чьей-нибудь чужой постели «воевали».
– Да-да, проходим, – мирно уже указывая руками на стулья, говорит дирижёр. – Продолжим занятия.
Музыканты аккуратно обходя ножки и остальные тонкие детали пюпитров, торопливо проходят, берут инструменты со стульев, с шумом рассаживаются, продувают мундштуки, щёлкают клапанами инструментов… Не осторожно, коротко тренькает дробь малого барабана – на что дирижёр морщится, а старшина косится на барабанщика, что такое, не порядок… Но всё стихает… Музыканты готовы. Дирижёр, нахмурив брови, коротко ис-подлобья оглядывает музыкантов, подняв перед собой обе руки, сообщает:
– Та-ак, внимание… Со второй цифры… Вместе, дружно, из-за такта, на форте, тарата… Воронцов, – вспоминая, одёргивает торопливого порой музыканта тарелочника, срочника, – не загоняйте темп, дембель от вас не уйдёт… – и неожиданно резко качнувшись корпусом вперёд, командует. – А-а-а, раз! – энергично отмахнув правой рукой.
Оркестр дружно отзывается. Комната, кажется становится круглой как шар, как надутый аэростат. Полностью, без остатка раздуваясь, наполняется мощными восторженными звуками, вот-вот готовая взлететь…
Шатаясь от усталости и головной боли – тяжёлый, многочасовый перелёт сказался – Гейл прошла зелёный коридор, облегчённый таможенный VIP досмотр в аэропорту московского «Домодедово», немедленно попала в объятия пресс-атташе американского посольства госпожи Мадлен О,Нилл. Пресс-атташе, элегантная моложавая женщина, деловая, в строгом костюме – жакет, юбка, с сигаретой в руке, с удачно подобранной помадой на губах, модными очками на причёске, красивом, лёгком цветном шарфе вокруг шеи – на плечо и за спину, с изящной сумочкой под локотком, туфлях на стройных ногах на среднем каблучке, встретила гостью радушными объятиями. Они были знакомы ещё с тинейджерских времён. И это естественно, с учётом одного и того же колледжа, и фамилии Маккинли, занимавшей места в первой двадцатке миллиардеров Америки. Родители Мадлен были тоже не из бедных, где-то во второй сотне богатых американцев значились, и политический вес их был достаточно высок. Для отца Мадлен проблема была только в одном, в предпочтении избирателями политической
