им говорить: «Хотите, чтобы и вас выгнали из лагеря?», и они ничего не придумали другого, как сбежать. Забрали свои вещи и исчезли. Но удрали они не просто так, а вынули из нескольких шариковых ручек стержни с чернильной пастой, выдавили ее в тарелку и словно малярной краской написали на стенах нашей палаты отвратительные слова и выражения. Обнаружив безобразие, мы бросились смывать надписи, но это оказалось трудным делом. И на стенах все равно остались тени от чернильной пасты. Жить в нашей палате стало совсем невесело. Мы были подавлены. Ходили потерянные и молчаливые. Даже вожатые выглядели растерянными. Кроме того, наш отряд теперь был теперь неполным, и на нас косились ребята со всего лагеря. Они почему-то глядели не с сочувствием, а так, словно нас объявили умственно отсталыми, неполноценными или даже заразными. Отдых был решительно испорчен. А я и не догадывался, что у нас, в Советском Союзе, у таких же, как я мальчишек, бывают такие грязные, нездоровые наклонности. И я так и не понял, почему они всюду ходили не в обычной обуви, а в домашних тапочках.
Кое-кого возмущенные родители забрали раньше срока. А я размышлял о том, как сказать папе и маме о случившемся – мне очень не хотелось их огорчать. Но о произошедшем им сообщила дирекция. Узнав обо всем, папа замолчал и впал в задумчивость. А потом хлопнул меня по плечу и сказал: «Ну, ничего, старик! Мы набьем наши рюкзаки, сядем в лодку и поплывем по реке. Ах, какие места нас ждут! Какая уха и песни у костра! Я буду рулевым, мама – штурманом, а ты – капитаном! Согласен?» Помню, я подпрыгнул от восторга. Что за вопрос! Да я тысячу раз променял бы пионерский лагерь на компанию моих папы и мамы! И мы вернулись домой, собрались в поход и поплыли по реке. Это была великолепная поездка.
О тех мальчишках в домашних тапочках я вспоминал часто. И думал: кто они и кем стали? Потом, когда я вырос, я обнаружил, что в СССР живут очень разные люди в смысле воспитания и отношения к труду. И что многие жители Советского Союза по-разному относятся к такому понятию, как совесть – в зависимости от обстоятельств.
В СССР я вернуться не хочу, там было скучно и неинтересно. Когда я окончил школу, а потом институт и поступил на работу в научное учреждение, я увидел, сколько вокруг ленивых и равнодушных людей. Многие работали кое-как. Некоторые не скрывали, что стремились получить высшее образование, чтобы работать как можно меньше и ни в коем случае физически. И я спросил папу, нельзя ли мне перейти на работу в его учреждение. Я похлопал его по плечу и пошутил: «Я тоже хочу проектировать луноход».
Мой папа печально улыбнулся и сказал: «Эх, мой мальчик! Никакого лунохода у нас нет. Двадцать лет я прихожу на работу и почти ничего не делаю. Мы играем в настольный теннис, читаем обычные книжки, решаем кроссворды и головоломки. Я мечтал об автоматике и модернизации, но нашей стране оказались не нужны мои знания. И модернизация не нужна. Мне очень стыдно так жить. Каждый день я жду хорошей, трудной, интересной работы, а ее все нет. Если ты устроишься в наш институт, станешь
