воду для чая, ели нехитрый паек. Лица, освещенные пламенем, были уставшими, но не от военных забот, а скорее от нехватки их, от дурных мыслей, какими сейчас полнились головы тысяч русских офицеров и нижних чинов.
– Я вчера разговор подслушал двух наших солдат, – грустно улыбнулся Петр Алабин. – Вот так же, у костра. Один спрашивает: «Никитка, ни хрена не понимаю, чего мы тут делаем, на Дунае?» «Какой же ты дурила, – отвечает тому Никитка, – Муза-паша не прочь сдать нам Силистрию, а фельдмаршал, дай Бог ему здоровья, ни в какую: отказывается брать ее, и все тут!»
Гриднев прыснул. Черенков, подкрутив рыжеватый ус, покачал головой:
– Да-с, господа, шуточки! – Он смотрел на огонь, затем поднял голову. – С вами, Алабин, прямо-таки сидеть опасно!
– Ладно вам, Алексей Михалыч, – махнул рукой Гриднев. – Все об одном только и говорят. Даже вслушиваться не надо!
– Фельдмаршал на этот счет очень строг, господа, – улыбнулся младшим товарищам капитан. – Обидчив герой Бородина!
– Лучше бы на турок обижался, – откликнулся Гриднев. – Пользы больше было бы!
Черенков крутанул ус, сам потянулся вперед – к товарищам.
– Ладно, скажу. Я давеча слышал от адъютанта генерала Шильдера, – он оглянулся назад, не идет ли кто к их костру, – а тому обмолвился офицер фельдмаршальского штаба, – Черенков заметно понизил голос, – что царь аж два раза в неделю пишет Паскевичу и призывает его к штурму. А тот ему отвечает туманно, мол: вот буквально завтра, ваше величество, только момент подкараулим. Царь вновь: иди штурмовать крепость. А фельдмаршал ему: еще чуть-чуть подождем – и все там будем.
– Не знаю, где мы будем, если все так и дальше пойдет, – покачал головой Павел Гриднев. – Я тоже хорошую шутку слышал, но от офицеров-фортификаторов. – Глядя в огонь, он улыбался, удержаться не мог.
– И что говорят фортификаторы? – спросил Черенков.
Призывно кивнул и Алабин:
– Ну?
– Мы, говорят, скоро свою Силистрию построим. Рядышком. – Гриднев поднял глаза на товарищей. – И турецкая нам уже ни к чему будет!
Все втроем засмеялись. Но смеялись с досадой и грустью. Такие разговоры шли сейчас за тысячами костров в двух-трех милях от турецкой крепости. И прав был поручик Алабин, подслушавший разговор солдат, и подпоручик Гриднев, ставший свидетелем разговора офицеров. И прав был капитан Черенков, которому насплетничали про письма царя своему любимцу – фельдмаршалу Паскевичу.
Только вначале император, страстно желавший штурма Силистрии, был мягок и писал так: «Прости, любезный отец-командир, что так смело выражаю мои мысли и желания. Ежели ты другого мнения, уступаю, но душевно желаю, чтобы мы извлекли всю возможную пользу из столь неожиданного благополучного начала». Но Паскевич все не решался и уходил от ответа, только
