путь «вечных ценностей», власти не забыли установить и так называемую систему «семейного сбережения». Под предлогом необходимости якобы средств на оказание помощи бедным определили день недели (четверг), когда разрешено было принимать пищу только один раз. Нарушителей обязательного воздержания полиция штрафовала. Офицеры армии, составлявшей хребет репрессивного аппарата, освобождались от такого «поста», не говоря уже о генералах, одариваемых Франко неслыханными для них благами и привилегиями.
В то время, когда уже вся Западная Европа пылала в огне мировой войны, генералиссимуса стали заботить куда более серьезные проблемы, чем отношения его режима с церковью: ему нужно было извлечь выгоду для себя из складывавшегося на континенте положения. Предложить фюреру военную помощь в открытую он пока не решался и официально объявил о нейтралитете Испании в конфликте, хотя по закрытым каналам доводил до Гитлера свое восхищение блестящими победами Германии на фронте. В письме к Муссолини жаловался: «Борьба разгорелась в неудачный для нас момент, когда мы вынуждены оставаться в стороне».
Услужливый испанский МИД регулярно направлял в Берлин донесения своих посольств об эффективности бомбардировок люфтваффе и другие сведения, интересовавшие разведку рейха. Благодаря возможности заходить для заправки, ремонта и смены экипажей в испанские порты, в частности на Канарских островах, германские подлодки значительно расширили свои возможности по внезапному нападению на англо-американские конвои в Атлантике. Разведывательным самолетам рейха было разрешено использовать испанские опознавательные знаки. На атлантическом побережье функционировала специальная для них и подлодок радиолокационная станция…
Восседая за своим рабочим столом, обставленным дарственными фотографиями Гитлера и Муссолини, летом 1940 года каудильо собственноручно составил поздравительное послание в Берлин: «Дорогой фюрер! В тот момент, когда германские армии под Вашим командованием доводят до победного конца величайшую в истории битву, я хотел бы выразить Вам восхищение мое личное и моего народа, с глубоким волнением наблюдающего за славным ходом сражений, которые мы считаем своими».
После падения Парижа, предвкушая скорый передел французских колоний в Африке, Франко прямо дал понять Гитлеру о своей готовности вступить в войну, как только соберет необходимые материальные ресурсы. По его указанию Фаланга взвинтила в стране военный психоз. Однако фюрер особого интереса к участию Испании в войне не проявлял. Абвер докладывал рейхсканцлеру: политика Франко преследует цель не вступать в войну, пока не капитулирует Британия, ибо он боится ее мощи. Видя, как Германия каждый раз откладывала высадку на Альбион, Мадрид приходил к выводу о нескором окончании войны и о необходимости сохранять в тайне пакт со странами Оси.
Никак не утешали Франко сводки собственного Генерального штаба о нехватке
