суда по уголовным делам по причине предубеждений и недостатка времени для подготовки защиты. Кроме того, я мог слышать – хотя на самом деле уверен, что не слышал, – когда состоятся отложенные слушания.
Мои гостиная, спальня и гардеробная располагаются на одном этаже. В последнюю можно попасть только через спальню. Правда, есть дверь, ведущая на лестницу, но несколько лет назад через нее проложили часть труб для ванной комнаты. В тот же период времени и по тому же плану дверь была заколочена и задрапирована.
Как-то поздней ночью я находился в спальне, отдавая последние указания камердинеру, прежде чем он отправится спать. Мое лицо было обращено к закрытой двери гардеробной. Слуга стоял к ней спиной. Пока я говорил, створка приоткрылась, наружу выглянул мужчина, который очень настойчиво и таинственно поманил меня к себе. Это был тот самый преследователь с Пикадилли, чье лицо напоминало грязный воск.
Позвав меня безмолвным жестом, он отпрянул и закрыл дверь. Я быстро пересек спальню, распахнул гардеробную и заглянул внутрь. Моя рука сжимала горящую свечу. В глубине души я не ожидал увидеть там человека, его и не оказалось.
Заметив, что мой слуга замер в изумлении, я обернулся и сказал ему:
– Деррик, можете ли поверить: находясь в здравом рассудке, я вообразил, что видел… – И стоило мне положить руку ему на грудь, как он вздрогнул всем телом и ответил:
– О боже, да, сэр! Мертвец зовет вас!
Не верю, будто у Джона Деррика – моего верного и преданного слуги вот уже более двадцати лет – случались какие-нибудь видения, пока я не прикоснулся к нему. Перемена в нем была столь разительной, что я абсолютно уверен: в ту минуту он необъяснимым образом получил свои ощущения от меня.
Я велел Джону Деррику принести немного бренди, налил ему глоток и сам с удовольствием выпил рюмку. А о том, откуда взялось ночное явление, не сказал ни слова. Поразмыслив, я убедился, что кроме того случая на Пикадилли, никогда прежде не видел лица своего странного посетителя. Сравнивая его выражение в дверях гардеробной с выражением, которым он наградил меня, проходя под окнами, я догадался, что первая встреча была попыткой остаться в моей памяти, а вторая – проверкой того, что его сразу вспомнят.
Ночь я провел неспокойно, хотя испытывал необъяснимую уверенность в том, что видение не вернется. На рассвете мною овладела тяжкая дремота, от которой я пробудился благодаря появлению Джона Деррика с неким документом в руке.
Документ, как оказалось, превратился в предмет спора между посыльным и моим слугой. Это было приглашение стать одним из присяжных на предстоящих заседаниях Главного уголовного суда в Олд-Бейли. Меня прежде никогда не звали в жюри[45], о чем прекрасно знал Джон Деррик. Он считал, – по сию пору я не уверен, обоснованно это или нет, – что в заседатели для подобных дел выбирают людей более заурядных способностей, и сначала вовсе
