что и не сообразишь, где находишься. (Потом я нисколько не удивилась, что герой Венедикта Ерофеева с какой-то станции поехал в прямо противоположном направлении. Я помню, как восторженно объясняла брату: «Смотри, Жень, он вышел на платформе и сел в обратную электричку, перепутал!» Я беру книжку и азартно ищу то место, с которого бедолага поехал обратно; мне его очень жалко. Женя отвечает как-то неохотно и лениво: ну, может быть… А я всегда обожала, чтобы Женька тоже читал хорошие книги и высказывал по ним суждения или хотя бы внимательно выслушивал мои.) И мы с Наташкой пускаем всё на самотёк, стоим на платформе холодные, невыспавшиеся, мрачные, молчаливые и недовольные; как будет, так и уедем, и абсолютно никуда не перемещаемся.
Физиология с/х ж-х на весь год, экзамен летом. Мы ещё не знаем, что это лето вполне превратится в весну, всё из-за Олимпиады. Лекции читает Мещерякова, я, к сожалению, не помню её имени-отчества, она же и учебник написала. А практические занятия ведёт Геннадий Михайлович Удалов, человек из будущего. Он смотрит на нас и сквозь нас одновременно. На работу он приезжает строго на красных «Жигулях»; «Жигули» его весь день стоят рядом с Лениным, терпеливо-послушно ждут своего хозяина. Из окна учебной аудитории их не видно, поскольку кафедра нормальной физиологии расположена неудачно: на втором этаже главного корпуса, в правом крыле.
В основном мы изучаем лягушек, делаем их спинальными, затем изучаем реакцию на различные раздражители. Мы сидим с Таней Соловьёвой, она режет лягушек, а я стараюсь изо всех сил правильно подводить подо всё теоретическую базу.
Говорят, за живую лягушку платят 50 копеек.
И лишь однажды лаборантка приносит кролика. Какой он важный, чистый, беленький, спокойный, красивый, привычный ко всему, глазки как бусинки красные; альбинос, полное отсутствие пигмента – шелестит по рядам. Это порода «белый великан», такие есть в Белоярке на ферме, отмечаю я про себя; хотя до кролиководства ещё – как до Китая пешком. Неужели его тоже надо будет резать?! Мне кажется, я не смогу смотреть, убегу. По счастью, кроличек останется живой, мы лишь впрыснем ему никотина и увидим, как сузятся кровеносные сосуды: и вены, и артерии, и венулы, и артериулы – под лупой их очень хорошо видно в ушах кроличка.
Да-а, курить вредно, кто бы спорил, мы – не будем!
Однажды на перемене Сашка Щеглов протягивает мне билетик: Тань, ты не хочешь на футбол сходить? Это происходит на какой-то лекции в анатомичке, он наклоняется к нам сверху. О-о! на футболе я ни разу не была, но как-то нет, не хочу. Но, хотя я и отказалась идти на футбол, сосед Щеглова Сергей Джапаридзе резко предостерегает меня от ошибки: не верь ему, он обманет, он сам нарисовал этот билет! Да-а?! Я долго внимательно рассматриваю билет на футбол: настоящий! Они смеются так, что староста курса резко удивлённо поворачивается в нашу сторону, но, посмотрев на нас внимательно, тоже улыбается. Сашка сокрушённо вздыхает: нарисовал, Тань, смотри: вот этой ручкой; он наклоняется и показывает мне в билете признаки фальсификации.
