чугунными ножками, и скамейка, и черный проем знакомой подъездной двери с распахнутыми створками замаячил впереди уже в осязаемой родной близости.
– Вот сюда, верно? – указал на него Анисимов, продемонстрировав хорошее знание охраняемого района.
– Вepно, – отозвался Андрей.
Лампу, перегоревшую накануне, не заменили, в подъезде было темно, и со света глаза совсем ничего не видели. Андрей пошарил рукой по стене, нашел звонок и нажал его. Ничего не грохнуло, не зазвенело в ответ – не отозвалось, звонок умолк, и в начавшей высветляться для глаза темноте было лишь дыхание жены и младшего сержанта Анисимова рядом.
– Дайте я, – отстраняя Андрея от двери, сказал Анисимов, нажал на кнопку, подождал и снова нажал, и нажимал потом раз десять с небольшими интервалами – никто не отозвался.
– Черт! – выругался Андрей.
– Не ошиблись? – спросил Анисимов.
– Да нет…
– Пустая квартира. Взламывать ведь не будешь, – пошутил Анисимов.
– Ну конечно, – не понял шутки Андрей.
– Тогда так. – Анисимов пошел к лестнице, стал спускаться, и Андрей с женой опять были вынуждены подлаживаться под него – пойти за ним следом. – Сделаем так: через некоторое время снова позвоните – вернутся ведь. Попросите. Не отдадут – тогда за мной, снова придем. Договорились?
Они были уже на улице, на свете, под акварельно голубым вечерним небом, и подъезд вновь был темен и плосок – один дверной проем.
– Договорились, – сказал Андрей Анисимову. Анисимов пошел в глубину улицы своим быстрым звонким шагом, и Андрей тронул жену за руку, чуть пониже локтя, показалось – попал на нерв, так дернулась вдруг ее рука.
– Ты что? Пойдем посидим на скамейке.
– Зачем ты так… – не трогаясь с места, глядя мимо него – вперед и в землю, сказала жена.
– Что – так? – не понимая, о чем она, но уже предчувствуя по тону – к чему, и еще более от того раздражаясь, переспросил он.
Теперь она взглянула на него.
– Зачем тебе нужно было говорить, что я беременна? И таким тоном! Разве мы плохо провели день? И гак прекрасно спали на вокзале…
– В Летнем саду еще лучше.
Тротуар был узкий, и, обходя Андрея с женой, пожилой мужчина с бутылкой вина в сетке сошел на дорогу и все смотрел на них, переводя взгляд с одного на другого.
– Какой ты бесчувственный… – вся как-то покосившись лицом, кривя губы, покачала она головой. – Какой эгоист!
– Пойдем на скамейку, – ступая на дорогу, сказал Андрей. – Там удобней. И ждать, и… и все остальное.
– Какой ты бесчувственный, какой ты бесчувственный, – еще раз повторила она на ходу. – Какой грубый… Я, знаешь, жалею. Обо всем жалею. И о том, что вышла за тебя замуж, – сказала она, повернувшись к нему, едва они сели.
– Дело, в конце концов, всегда поправимое, –
