ещё одного-двух негров-негритянок, сочинить общий псевдоним… Но Данияра хотела только сама. А потом я ушёл. Кстати, она мне писала, что в «Бестер» тоже посылала. И, как видно, они договорились…
Не совсем понятное Ксении обсуждение литературной судьбы Данияры прервал истошный вопль незримого ведущего.
– Борис Савельевич Ребров!
– А разве он жив?! – непроизвольно воскликнула Ксения и со стыдливым испугом прикрыла рот ладонью. – Ой, я не то хотела сказать! Как хорошо, что он жив! И попал в шорт-лист!
Трешнев хмыкнул.
Легенда советской литературы, один из лидеров «лейтенантской» прозы, поднимался по ступенькам на сцену, опираясь на толстую трость и худенькое плечо белокурой девушки в сарафане и во вьетнамках.
Василий Николаевич Купряшин бросился к ним, демонстрируя готовность помочь. Претенденты на премию тоже сделали сходные телодвижения, но это выглядело уже запоздалым, и они вернулись на исходные.
Ребров в сопровождении своей девушки и Купряшина медленно продвигался к креслам под столь же неспешно выговариваемое диктором название его романа.
– Роман «я 669 во 77 rus».
Очевидно, в зале многие мало что поняли, но на экране, как и в случаях с предыдущими лауреатами, вначале показали фотографию Реброва – фронтовую, в форме старшего лейтенанта танковых войск, а потом и обложку книги, где был изображён радиатор жигулёвской «шестёрки», следы от танковых гусениц и старик с чертами молодого Реброва, пьющий кока-колу на фоне горящего российского «Белого дома». Надписи на обложке кое-что проясняли…
Борис Ребров. «я 669 во 77 rus».
Трешнев и здесь помог:
– Мэтр написал книгу, как он после развала СССР в возрасте семидесяти с чем-то лет вынужден был «бомбить» по столице и пригородам на своей раздолбанной «шестёрке» с этим вот номером. Правда, кое в чём он от ГОСТа отошёл, в угоду художественной образности… Хотя в действительности это никакой не роман, а физиологический очерк в шестьсот страниц. Старик наблюдателен, много живых бытовых картинок начала девяностых, о которых уже подзабыли даже наши современники.
– Я тоже читал «я 669… во… ко…» Чёрт возьми! забыл, – присоединился к разговору Воля. Теперь на экране было фото Реброва среди ветеранов. – Легко написано, с самоиронией. Борис Савельевич даже признался, что оказался без кола и двора, на холодной даче по собственной глупости: влез в какую-то тогдашнюю авантюру, продал квартиру, потерял деньги…
– Да, у него с этим, с умением влезть в провальные авантюры всегда было всё в порядке… то есть в полном беспорядке. Помнишь, Лев Анисимович продавил вместе с двумя коллегами присуждение ему «Русского Пулитцера» за роман о репрессированном дяде-генерале. Савельевич как раз лежал в больнице с гипертоническим кризом вследствие продажи квартиры и потери денег. Ну, они его и порадовали. Только невпопад. Деньги за «Пулитцера» у него растворились в «МММ».
