же хорошо вместе, это же видно! И никакой он не олигофрен. Нормальный парень, даже очень симпатичный. И, как мне кажется, во многом взрослее тебя!
– А, значит, я отлично угадал, что позвал его к нам третьим? Прекрасно, будем разнообразить наше сексуальное меню. Заодно и сам попробую, вдруг понравится? И берет недорого.
Таня отвернулась.
– Иногда ты бываешь такой неприятный… Со своими шутками. Такой циничный. И холодный. Как будто я тебя совсем не знаю.
– Холодно, холодно, холодно! – поддразнил он. – Пусто, пусто, пусто…
Она вдруг прижала к губам ладонь, готовая расплакаться.
– Что такое? – Максим остановил машину у обочины. – Ну-ка, прекрати. Что этот Мейерхольд тебе наговорил?
– Ладно, неважно, – она начала искать в сумочке салфетки. – Я сама виновата.
– Приревновал?
– Он просто сказал, что я… связалась с тобой ради денег… А это неправда.
– А чего ради ты со мной связалась? – полюбопытствовал Максим, чувствуя, что и в самом деле хочет услышать ее ответ.
– Не знаю. Иногда я вижу, что в тебе очень мало хорошего. Ты злой, бесчувственный, самовлюбленный, равнодушный… И я тебе нужна не ради меня, а для себя самого. Я же вижу, ты просто решил что-то доказать себе. Да, все это красиво – розы, умные разговоры, рестораны. Но я же чувствую, что тебе неважно. Что ты мог бы найти любую другую дурочку, чтобы ставить свои эксперименты…
Слезы у нее высохли, щеки горели. Максиму вдруг захотелось поцеловать ее.
– Поедем к тебе? – спросил он, прерывая сеанс доморощенного психоанализа.
Таня вскинула голову, в ее взгляде сверкнул вызов.
– Запомни раз и навсегда – я терпеть не могу самодовольных мальчиков-мажоров, которые уверены, что весь мир лежит у их ног. И что все женщины мечтают выйти за них замуж или хотя бы трахнуться!
– Разве это не так? – спросил Максим.
– Не так, – очень серьезно ответила она. – Я могу тебе это доказать.
Чувствуя новый прилив злости, но не разрушительной, а какой-то щекотной и веселой, Максим с силой притянул ее к себе и прижался ртом к ее горячим податливым губам.
Глава седьмая. Пигмалион
В дни молодой любви, любви, Я думал – милей всего Коротать часы – ох! – с огнем – ух! – в крови, Я думал – нет ничего.
В конце октября начались первые заморозки, и Георгий Максимович снова уехал – в Москву, а оттуда в Европу, где собирался пробыть больше двух недель. В ожидании его Игорь впал в душевную летаргию, бесчувственный сон на ходу. По утрам, еще лежа в постели, разглядывая выцветшие обои и желтые занавески в своей комнате, он уже предчувствовал скуку будущего дня, тягучий ток часов бессмысленного бодрствования. Он почти физически ощущал, как в отсутствие Георгия из его жизни улетучивается магия, осыпается позолота. На звонки в далекие страны был наложен строгий запрет, а сам его взрослый любовник звонил
