«предком»; а вот хвостатый и по-обезьяньему волосатый Дарвин сидит на дереве, с грустью глядя вниз на аристократично прогуливающихся прохожих, и т. д. На эволюционистов и их патрона было вылито немало скепсиса и едкой иронии.
Широкоизвестным стал публичный диспут, состоявшийся в июле 1860 г. в музее библиотеки Оксфорда, между одним из самых ярых приверженцев дарвинизма биологом Томасом Гексли и Архиепископом Оксфорда Самуэлем Уилберфорсом, собравший более 700 человек. Архиепископ начал дискуссию с ряда нападок на теорию эволюции, а затем едко поинтересовался у Гексли: «Так как Вы утверждаете, по какой линии Вы произошли от обезьяны – вашей бабушки или вашего деда?». Вероятно, это и было тактической ошибкой священника, переключившегося с критики идей эволюции на личные выпады против самого Гексли. Тот же парировал: «Человеку нечего стыдиться иметь обезьяну в качестве своей бабки или деда. Если бы у меня была возможность выбирать предка между обезьяной или тем, кто, получив схоластическое образование, использует свою логику для того, чтобы запутать неискушенную публику и вести спор не при помощи аргументов, но лишь насмехаясь над фактами и приводя это в качестве доказательств по серьезному и сложному философскому вопросу, я бы, не колеблясь, выбрал своим предком обезьяну» [289, 45].
Как видим, по-настоящему научных аргументов ни одна из сторон не сумела представить, хотя Гексли действительно являлся одним из наиболее известных в ту эпоху натуралистов. Таких доказательств просто не существовало. В момент написания своих работ ни Дарвин, ни Гексли не располагали никакими материальными подтверждениями своей правоты, кроме «непонятного» и малоизвестного в ту пору науке неандертальца (в тот момент его никто и не рассматривал в качестве эволюционного звена, но считали лишь останками человека с серьезной патологией костей). У них просто не было материалов для ответных шагов, ведь Ч. Дарвин по сути лишь распространил теорию эволюции путем естественного отбора с различных видов животных и растений на человека, причем сделал это чисто гипотетически.
И Гексли, и епископ Уилберфорс спорят «на одном поле» – поле взаимных выпадов, близких к прямым оскорблениям. Все это – от бессилия, от отсутствия аргументов и хотя бы малейшей базы для действительно нормальной дискуссии.
Разумеется, что со времени этого примечательного диспута эволюция человека из предположения превратилась в аргументированную теорию, однако здесь для нас пока примечательно другое – она становилась на ноги как антиклерикальное учение, а не как действительно научная идея.
Критики дарвинизма не учли другого момента. Обыденное человеческое мышление подчинено не столько законам научной логики и корректного диспута, сколько чувствам и эмоциям. В дарвинизме был заложен колоссальный протестный момент, направленный прежде всего против тотального христианского догматизма. И именно на этом импульсе он первоначально и начал
