и нравоучениями. На место бессмысленной дидактике, которую отказывался признавать научный, вечно ищущий ум ученых-натуралистов, приходит нечто очевидно новое. Дарвинизм открывает ворота к смелому научному поиску, к самым необычным предположениям и спорам. Его заслуга оказалась не столько в том, что он предложил действительно научно доказанную теорию, сколько в том, что позволил смелее отбросить от себя старые и уже отжившие взгляды и представления о человеке.
Теперь человек представал в своем динамизме, вечной изменчивости. Дарвинизм утверждался порой именно как эпатаж, как вызов старой системе взглядов. Он произрастал в виде некой «антитеории», порой превращаясь в некую антирелигию.
Середина конец XIX в. богаты многими открытиями и достижениями человеческой мысли. Они следуют одно за другим: Д. И. Менделеев выводит закономерность в молекулярном строении природы, К. Маркс показывает логику в развитии общества, К. Линней, Ч. Дарвин и многие другие демонстрируют существование законов природы и развития (именно развития, а не созидания!) человека. Кажется, мир можно просчитать, вместить в некие схемы и таблицы, его можно подчинить человеческому разуму. Возникает иллюзия того, что мир абсолютно понятен или, по крайней мере, понимаем путем научного поиска.
И это – протест, протест против удушливого влияния церкви, против застарелых идей, против тесных университетских теорий. Человек внезапно осознает, что он может высчитать то, что считалось до сей поры творением Бога. Мир полнился подобными революционерами от физики, химии, натуралистики, социальных наук, которые постепенно образовывали в европейском обществе особый слой новых «первооткрывателей».
В анналы становления эволюции вошла любопытная история. Осенью 1880 г. Карл Маркс обратился с письмом к Ч. Дарвину, в котором интересовался, не возражает ли тот, если «основоположнику теории эволюции» будет посвящен перевод «Капитала» на английский язык. Дарвин вежливо отклонил столь почетное предложение, выразившись следующим образом: «Я предпочел бы, чтобы ни какая-то отдельная книга, ни все издание не были посвящены мне (хотя, конечно, я благодарен за ваше намерение оказать мне столь высокую честь), поскольку это предполагало бы в некотором роде мое одобрение этого труда во всей его полноте, с которым я, увы, незнаком» [259, 42].
По поводу предложения Маркса и ответного письма Дарвина развернулась целая дискуссия. Если такое событие действительно имело место, это означало бы, что теория Дарвина не только безоговорочно воспринималась Марксом как одно из важнейших доказательств правоты постулатов, изложенных в «Капитале», но сам Дарвин выступал бы едва ли не как «крестный отец» марксизма. Одновременно это показывало бы и известную скромность «отца эволюции», а также и то, что «Капитала» по каким-то причинам он просто не читал. Однако реальность предложения посвятить английское издание «Капитала» Дарвину оказалась подвергнута немалым сомнениям. Маргарет Фэй и Люис Фёер после тщательной экспертизы
