всего лишь ничтожным отголоском его всеразрушающей махины, которая подмяла под себя Фархи и шинковала на крошечные кусочки.
Она так просто не сдастся.
Она докажет, кто прав.
Хани
Звук слышался отчетливо. И он приближался.
Северянка осторожно высунулась из-за покрытых сверкающим инеем можжевеловых ветвей. Стрелу она держала на луке, но тетиву натягивать не спешила. Охота не терпит торопливости, особенно охота на крупную добычу.
Он стоял метрах в пятнадцати – белый олень, с покрытыми ягелем рогами, из-за чего они сделались похожими на корону из снега. Массивная грудь от дыхания мерно расширялась и сужалась; наполненные грустью влажные темные глаза осматривали окрестности. У всех оленей, которых Хани доводилось видеть, глаза были грустными, как будто животные заранее знали, что Изначальный привел их в этот мир для единственной цели: стать прокормом для северного народа. Первого оленя она убила в свою двенадцатую зиму и до сих пор отлично помнила ту охоту. Лук был слишком тяжелым, а она – слишком слабой, чтобы как следует натянуть тетиву. Но за спиной стоял отец, и одно его присутствие вдохновляло на хороший выстрел. Хани не могла вернуться домой без добычи в свою первую зрелую охоту[1]. И она все-таки подстрелила того оленя. Рука дрогнула, задела сухую ветку. Олень среагировал на шум и дернулся бежать. Стрела ударила его в бок. Девушка хорошо помнила тяжелую руку отца, когда он угостил ее подзатыльником. «Идти за ним будешь сама», – предупредил он. И она водила раненого зверя до самого заката – глубокий снег обнимал ее ноги, сковывал движения. Олень чувствовал погоню и первое время силился убежать, но рана постепенно лишала его сил. В конце концов, он упал. Хани пришлось перерезать ему горло, но что самое поганое – она заглянула ему в глаза. Дура! В тот день она вернулась с добычей и ощущением смерти в ладонях. С тех пор прошло четыре зимы, а руки все так же помнили ту первую кровь.
Этот олень ее не чувствовал, ветер играл ей на руку. Коронованный рогами, ничего не подозревающий зверь подошел к зарослям красноягодника и принялся пощипывать подмороженную, покрытую инеем листву. Пару зим назад Хани еще помнила об угрызениях совести, которые нападали на нее всякий раз после удачной охоты. Она чувствовала себя вором, отнимающим самое ценное – жизнь. Но с тех пор многое изменилось, а главное – она повзрослела. Как птица сбросила с себя оперенье детства. Она окрепла и больше не боялась упасть, но и так высоко, как прежде, больше никогда не взлетала.
Хани выжидала. Олень лакомился в последний раз, а желтое солнце, будто желая подчеркнуть величие лесного жителя, раззолотило ему рога. Он довольно быстро расправился с нижними ветками и, чтобы добраться до верхних, задрал голову, будто подставляя шею.
Хани отпустила тетиву, разрешая стреле пропеть смертельную песнь.
– Отличный выстрел! – Тяжелая ладонь грохнула северянку по плечу. Под тяжестью удара она невольно
