И держался он несколько развязно, самоуверенно, с некоторым снисхождением ко мне. Вроде сделал одолжение, обратив на меня внимание. Меня его поведение, с одной стороны, немного раздражало, но, с другой, – почему-то казалось лестным. Наверно, потому, что Таня Пунченко смотрела на него с откровенным обожанием (была такая у нас девушка, лет двадцати с хвостиком, и она нам казалась старой невостребованной девой). Потом мой ухажер куда-то исчез, а через некоторое время подошла Пунченко и сладко-певучим голосом, в котором звучала черная зависть, пробубнила, что меня ждут в соседней комнате. Я пошла туда и увидела, что мой ухажер вальяжно, как кот мартовский, развалился в постели. И, улыбаясь, пригласил: «Иди ко мне, моя сладкая». Меня от такого хамства чуть не стошнило! Я возмутилась до глубины души и, оскорбленная, немедленно ретировалась.
Вернувшись к себе, я увидела моих друзей с другого конца города. Позвонить они мне не могли: телефонов тогда ни у кого из нас не было. Я жила в Ясеневе, а друзья приехали из Медведково и приглашали меня поехать погулять с ними в Парк культуры. Но я, подавленная, не хотела никуда ехать. И осталась одна в квартире, все где-то гуляли.
Под вечер, немного успокоившись, поскучав в одиночестве, я решила опять подняться к девочкам. Там народ уже разошелся, мои девочки полупьяные тоже разбрелись. И мне ничего не оставалось, как вернуться к себе. Я вышла из квартиры и вызвала лифт. И вдруг из той же квартиры появился мой недавний ухажер. И мило улыбнулся:
– Можно с вами на лифте спуститься?
– Пожалуйста, – великодушно разрешила я.
От его былого хамства не осталось и следа. Он тогда был пьян, а теперь выглядел свеженьким, как огурчик, видимо, где-то отоспался. И куда пропала его вальяжность, развязность? И уже не казался таким взрослым. Пожалуй, появилась даже застенчивость. И почему-то очень располагал к себе, внушал доверие. В лифте мы ехали не долго, еще бы, спуститься на два этажа! Но за это время я, вдруг осмелев, предложила ему:
– Может, зайдете ко мне на чашку кофе?
И сама себе удивилась: я редко общалась с юношами, была девушкой очень скромной, стеснительной, в некоторой степени даже забитой комплексами.
Хотя Аида и Рита меня морально поднатаскали в этом отношении. Они обе были скороспелками, для них опыт первых любовных свиданий, первых поцелуев остался в прошлом. И меня, всю в мечтах и грезах о неземной любви, о принце на белом коне, который будет моим первым мужчиной и обязательно на мне женится, они не понимали. И вообще, они меня считали, говоря языком моих детей-подростков, безнадежным тормозом. Конечно, мне об этом не говорили: побаивались. Я выросла правильной донельзя и всех доставала своей праведностью. Я четко знала, что хорошо, а что плохо. И была в своих высказываниях всегда безапелляционна. Я даже, не стесняясь, могла выказать свое презрение по поводу их опыта первого любовного свидания и первых поцелуев, которые не увенчались счастливым браком. Я считала это сверхлегкомыслием.
