тусовок (извините за сленг) становилось все меньше и меньше, жильцы обзаводились семьями, рожали детей и необходимость в строгом контроле посетителей и порядка в общежитии отпадала, и эти вахты за ненадобностью просто-напросто исчезали. Сейчас вход в общежитие был свободным.
Здесь жил разношерстный народ. Помимо старожилов, большая часть населения были беженцами из Баку, оставившими родной город после заварушек 90-х годов прошлого столетия. Еще тут селились командировочные – в основном мужчины из ближних периферийных городов и поселков. Из-за инфляции и безработицы на местах они приезжали в столицу, дабы заработать хоть какие-то деньги, по московским меркам небольшие, а вот на периферии этого хватало, чтобы поднять семью и вырастить детей.
Но за последнее время общежитие заполонили наркоманы. Они устроили тут наркоманский притон. Кроме того, командировочные – вдали от семьи, от детей, и то ли от тоски, то ли от скуки, (после рабочего дня делать нечего), то ли от безысходности, нередко устраивали затяжные пьянки-гулянки с дебошами и прочими выкрутасами. Последствия не заставили себя долго ждать, и во время очередной пьяной тусовки был убит человек. Администрация общежития срочно приняла меры и моментально восстановила вахты. И первооткрывателем этой вахты была я.
Помню свое первое дежурство. Меня посадили в маленькую, узкую, длинную комнатушку со стеклянной лицевой стеной, чтобы я могла беспрепятственно лицезреть всех входящих и выходящих. В этой маленькой комнатушке с одним окном стояли стол, стул и кровать, плюс кусочек цивилизации, то бишь телефон. И весь интерьер. Убийственно скромно. И если бы в тот момент мне сказали, что я в этой комнатушке проживу целую настоящую жизнь, полную счастливыми и несчастливыми, очень значимыми для моей судьбы событиями, я бы не поверила ни за что!
До церберских бабулек мне было далеко, как до пика Тянь-Шаня. Чтобы достичь уровня профессионализма тех совковских бабулек на вахте, мне пришлось бы пройти не одну разведшколу и не один десяток лет трудиться по специальности. И то я очень сомневаюсь в своих успехах, потому что по психотипу я – полная противоположность этим развед-бабулькам. Я, вообще, человек, стремящийся во всем к лояльности, к автономии личности (как нас учат умные люди, «каждая личность должна быть автономна»), и превыше всех ценностей ставлю человеческую свободу. И я отлично понимала, что занимаю чужое место, и остро чувствовала боль безысходности. Но что делать! Как говорят мои любимые французы: «Се ля ви!» – такова жизнь. Какие психические метаморфозы происходили в моей бренной душе, было известно мне одной. Но в этом была жизненно важная необходимость.
Весь первый день я, не знающая вообще никого, как посторонний наблюдатель сидела, только смотрела и пыталась понять, кто же истинный житель общежития, а кто – посторонний. Хотя требовалось, соответственно должности, стоять у дверей, как идиот, и спрашивать у каждого, проживает ли он здесь или нет.
