Онегин, и в частности упоминание среди них Биша, вызвал разноречивые объяснения комментаторов пушкинского романа. По мнению Н. Л. Бродского, Г. А. Гуковского, Д. Чижевского, чтение Онегина не столь уж хаотично: почти все перечисленные Пушкиным имена (Гиббон, Руссо, Манзони, Гердер, Шамфор, мадам де Сталь, Тиссо, Бель, Фонтенель) в большей или меньшей степени составляли круг актуального чтения современников поэта и, по мнению В. Набокова, приведены в поэме умышленно (с оглядкой на уже существовавшие к тому времени поэтические каталоги «рекомендованного» чтения) [Бродский 1932: 172; Pushkin 1953: 290–291; Pushkin 1981: 217–223]. В пользу неслучайности этого отбора, и в том числе включения в него имени Биша, свидетельствуют также рукописные варианты (в окончательном тексте имя Биша заменило собою имена Токвиля и Парни). Противоположного мнения придерживался Ю. М. Лотман, считавший достаточным «ознакомиться с этим разнородным материалом, чтобы понять, что найти единую объединяющую формулу для интереса к нему <…> трудно», а «если пытаться найти в перечне онегинских книг какую-то систему, то самым поразительным будет их несовременность» [Лотман 1980: 363]. Так это или нет в целом, по отношению к Биша Лотман определенно ошибается: даже в 1865 году, когда наконец появился русский перевод «Recherches physiologiques sur la vie et la mort» [Биша 1865], Биша все еще воспринимается как исключительно актуальный автор. В издании, находящемся в библиотеке Пушкина, разрезаны первые шесть глав, с 1-й по 96-ю страницу (Онегин, как замечает Набоков, мог бы, вероятно, увлечься именно шестой главой, посвященной физиологии страстей); но почему именно они – остается гадать. С. Громбах предположил, что определение жизни как совокупности функций, сопротивляющихся смерти, сформулированное Биша, прочитывается в однажды сделанном Пушкиным замечании, что долго сохраняющаяся живость деятельности и внимательности «по физиологическим примечаниям» является «порукой в долголетии и здравии» [Громбах 1989: 85–86]. М. И. Михайлов, автор заметки о Биша в «Онегинской энциклопедии», предлагает учитывать, что «основные работы (упомянутых Пушкиным) медиков (Тиссо, Фонтенель) посвящены жизни и смерти», а потому «можно предположить интерес Онегина к вопросам, которые определяются понятием „жизнь после смерти“» [Онегинская энциклопедия 1999: 120]. В библиотеке Пушкина значится книга профессора медицинской химии Ж. де Фонтенеля, посвященная проблеме мнимой смерти и написанная под несомненным влиянием Биша, но издана она была уже после окончания работы над «Евгением Онегиным», в 1834 г. [Модзалевский 1910: 234–235 (№ 924)][234]. Неясно поэтому, о каком Фонтенеле упоминает Пушкин – о медике или знаменитом племяннике Корнеля, авторе «Разговоров о множестве миров», и кого из них читает Онегин[235].
Отдельного разговора в том же контексте заслуживает упоминание в одном ряду с именами Биша и Фонтенеля имени Тиссо. Швейцарский врач-гигиенист Самюэль Огюст (Андре Давид) Тиссо (1728–1797) не может, строго говоря, считаться медиком, чьи «основные работы», как полагает М. И. Михайлов, «посвящены жизни и смерти» (если не считать, что работы любого медика
Кюхельбекер, полагавший, что Пушкин имел в виду Фонтенеля – автора «Разговоров», отмечал вместе с тем и диссонанс, вносимый его именем в список других упоминаемых Пушкиным имен: «Особенно мил Фонтенель с своими творениями в этой шутовской шутке». Строфу с именами читаемых Онегиным авторов Кюхельбекер считал «из худших» [Кюхельбекер 1929: 44].
