пригубил. Мир медленно обретал привычные очертания.
– Сон был такой яркий, – вздохнул Локк. – Все как настоящее. Я хотел до нее дотронуться, прощения попросить…
– И это все? Ну ты даешь! Если в таком сне женщина привидится, надо не прощения просить, а…
– Ну это не в моей власти…
– А в чьей? Сон же твой – вот и делай в нем что хочешь.
– Так я же совсем маленький тогда был…
– Если еще раз приснится, перескочи лет на десять-пятнадцать вперед. В следующий раз проснешься – будешь краснеть и заикаться, понял?
– Куда это ты собрался?
– Да так, прогуляюсь.
– Жан, не истязай себя. Знаешь же, что все без толку.
– Ну что – все? – Жан отобрал у него пустую чашку.
– Нет, не все. Я…
– Я скоро вернусь. – Жан оставил чашку на столе, машинально одернул камзол и направился к двери. – А ты пока отдохни.
– Ты что, разумных советов слушать не собираешься?
– Помнишь, что говорят о подражании и лести? То-то и оно.
Дверь бесшумно закрылась, выпустив Жана на улицы Лашена.
За Лашеном прочно укрепилась слава города, где все покупается – и где можно избавиться от всего, чего угодно. По милости регио – высшей и самой малочисленной аристократической прослойки (истинной знатью здесь считались титулованные особы по меньшей мере в третьем поколении) – любой обладатель внушительного кошелька, пусть даже и не в самом трезвом уме и твердой памяти, за четко определенную мзду мог придать своей крови требуемый оттенок голубизны.
Со всех концов Терина сюда стекались негоцианты и преступники, наемники и пираты, завзятые игроки, искатели приключений и изгнанники. В кокон счетной палаты они входили простолюдинами, там избавлялись от огромного количества драгоценного металла и появлялись на свет новоиспеченными лашенскими аристократами. Регио присваивало титулы баронетов, баронов, виконтов, графов и даже маркизов, при этом родовые имена новотитулованные особы изобретали сами. Дополнительные чины и звания выбирались из особых списков, за отдельную плату; большим спросом пользовался «Защитник двунадесятой веры». Существовала и горстка рыцарских орденов, по большей части бесполезных, но их знаки отличия служили великолепным украшением камзола и мундира.
Свежеоблагороженные особы изо всех сил наслаждалась стремительно приобретенной респектабельностью, а потому Лашен славился еще и невероятной строгостью чрезмерно сложного этикета. Новехонькие аристократы не могли опереться на многовековые традиции, внушающие незыблемую уверенность в своем превосходстве, а потому во всем полагались на церемонное обращение. Сложные правила старшинства напоминали запутанные алхимические формулы, а балы и приемы ежегодно уносили больше жизней, чем моровые поветрия, болезни и несчастные случаи, вместе взятые. Похоже, новоявленной знати доставляло несказанное удовольствие отстаивать новообретенные фамильные честь и достоинство (пусть даже и с риском для бренной плоти) по любому, самому незначительному
