мистер Стэнстед, вы действительно считаете, что я впервые думаю о помиловании или о других вариантах апелляции? Я уже такое проходила. Вы пришли помучить меня? Дать мне призрачную надежду, когда я уже почти сдалась? – Я пыталась не хихикнуть на слове «надежда». Это было так мелодраматично. Так в духе «Побега из Шоушенка». – Поможет это или нет – нет. Спасибо вам.
– Оливер, – мягко сказал юрист как ни в чем не бывало. – Зовите меня Оливер.
– Не Олли?
Он не ответил.
– Отлично, Оливер, – сказала я. – Вы понимаете, помилование зарезервировано в основном за умственно отсталыми, которые…
– …те, кто на самом деле невиновен, не будут сидеть в тюрьме шесть месяцев перед казнью, а умственно неполноценные даже не подлежат смертной казни.
– Избавьте меня от ваших юридических проповедей.
– Реальность в том, что я только начал разбираться в вашем деле и думаю, что у нас есть кое-какие карты. Жертвы, оружие, свидетельства, мотив. Все это так чертовски запутано!
– Позвольте мне спросить прямо. Зачем вы хотите пробудить во мне надежду? Ради статистики?
Стэнстед покачал головой.
– Нет.
– Вы не хотите дать мне надежду?
– Нет, я не это сказал.
– Вы хотите использовать меня ради блага других заключенных?
– Нет, мисс Синглтон, – сказал Оливер, поднимая руку ко лбу.
– Расслабьтесь, – улыбнулась я. – Все в порядке, все в порядке.
– Мы твердо уверены, что при новом отношении миссис Диксон к смертным приговорам губернатор действительно может по-иному взглянуть на ваше дело.
– С чего бы? – рассмеялась я. – Потому, что Марлин Диксон – поправьте меня, если я ошиблась – намерена просить о моем помиловании?
Но поскольку Оливер продолжал бубнить, мой взгляд переместился с его рта на задернутую занавеской дверь в глубине помещения, откуда доносились только гулкие звуки. Из своей звуконепроницаемой камеры я слышала цокот высоких каблуков по полу, жесткий и ушераздирающий, как грохот града, если слушать его из-под воды. Это оказались темно-синие лодочки, крохотные, с широким каблуком – тип, который носят женщины средних лет, когда им становится наплевать на чувственный изгиб икр.
– Оливер, – сказала я, пытаясь остановить посетителя. – Извините. Я знаю, почему я здесь. Мне нет нужды снова переживать все стадии моей вины ради очередного амбициозного адвокатика, который хочет построить себе трамплин для карьеры, посещая приговоренных вроде меня.
– Если б мы могли просто поговорить о том, что случилось… – сказал он, подавленный размеренным цоканьем туфель пожилой леди у себя за спиной. Ее шаг был настолько громким, что я слышала его, как фон, в трубке. А Олли подпрыгивал с каждым ее шагом, словно танцуя в такт, пока она не возникла в полный рост в комнате
