тайного общества – самого страшного из всех. Но уверяю вас, он сам страшится кого-то, находящегося за пределами вашей империи, но знающего о каждом его шаге.
Я мрачно посмотрел на него.
– Извольте уж договорить. Не земные революции, сказали вы, – а какие тогда? Небесные?
– На мой вкус, все революции корнями тянутся в ад, – заключил он и поспешил выйти.
Прохор блистательно справился со своим заданием добыть фирман на проведение раскопок. Правда, первое время дело продвигалось скверно, однако когда я обещал поднять ему жалованье со дня начала работ, до того отсутствовавшие нужные чиновники стали находиться, и уже недели две спустя землекопы протянули верёвки, ограждавшие двадцать саженей с северного угла истукана.
Выбор сего расположения Карно объяснил в своей манере:
– Он хотя бы отбрасывает сюда тень, этот тетраморф, в отличие от злых пирамид, за которыми весь день нигде не спрячешься.
– Херувим из видения Иезекииля? Почему вы так его назвали?
– А-а, хоть этого вы не знали! – обрадовался он. – Но под песком сокрыты крылья орла, тело быка и лапы льва.
– Просто я не так представлял тетраморфа. Как же вы увидели его целиком?
– Его никто не видел целиком. Лет пятнадцать тому его расчистили по грудь. Египетское имя его по сию пору покрыто тайной, слово «сфинкс» – греческое и, конечно, ложно по сути. Вот я и величаю его тетраморфом.
Впрочем, он не скрывал, что, по его сведениям, с этой стороны основания должны находиться неизвестные эпиграфы. В этом он не ошибся. Дней через десять в предрассветных сумерках мы, поминутно озираясь на скрипевшую деревянную опалубку, подпираемую десятками тысяч пудов песка, решились обследовать тридцать аршин огромной коренной плиты. Верёвочные лестницы исчезали в тёмной щели колодца, мы настороженно дымили трубками на краю провала, ожидая, пока солнце блеснёт над горизонтом, чтобы пролить немного света вглубь расщелины. Лишь на рассвете и перед закатом имели мы по четверти часа, когда свет достигал дна, откуда я титаническим усилием воли заставлял себя не смотреть вверх, опасаясь поддаться панике беспомощного существа, зажатого и копошащегося между хлипкими крепями и туловищем чудовища. Три дня спустя, скрипя зубами от гнева и песка, мы вынуждены были признать, что следы довольно свежих сколов свидетельствуют о том, что хотя Карно и оказался прав, но некто поработал здесь до нас не так давно. Письмена кем-то оказались предусмотрительно сбиты – и исчезли. Карно грешил на англичан, но я припомнил ему такую же практику самого Шампольона, увозившего пуды сколов в Париж. Сколов, отметил себе я. Не списков.
И второе задание – выследить Хаима Цфата, Прохор исполнил превыше похвал. На третий день мы знали не только, где тот обитает, но и время, когда он и его прислуга отлучались из дома – первый всегда в генизу, прочие на базар или в синагогу. Из того, что Хаим всегда уходил налегке,
