мне сигналы, значение которых становится понятным только сегодня. 1978 год. Мой родной город Камышлов в 140 километрах от Свердловска. Конец мая. Последний школьный звонок. Все как положено – митинг, белые фартучки, слезы педагогов. Но все вокруг говорят, что нам необыкновенно повезло – так, как не везло ни одному выпуску: у нашего праздника будет потрясающий финал. Так совпало, что в этот солнечный майский день власти моего родного городка решили избавиться от храма. Он возвышался в самом центре, напротив площади. И выкрашенный серой краской Ленин долгие годы вынужден был хмуро взирать на его величественные купола. Конечно, храм не действовал, там была столовая, автостанция, потом еще что-то. Городу тогда уже было больше 300 лет, храму – немного меньше. Кому он помешал – об этом мы не задумывались. Подобные решения тогда не обсуждались. Гадали только о том, что будет на его месте. Говорили, что здесь разобьют парк. Забегая вперед, скажу, что никакого парка так и не возникло. До сих пор здесь огромный пустырь. В центре уже в годы перестройки, когда лидеры страны завели моду по большим праздникам ходить в церковь, поставили железный крест, почему-то черный как смоль. Рядом, как водится, шумит барахолка, где камышловцы перебирают пыльные китайские товары.
Мы собрались тогда всей школой у линии оцепления. Когда храм начал заваливаться после целого шквала взрывов, мы кричали: «Ура!». Все кричали. Мой отец в это время вел фотосъемку с крыши, для истории. Эти фотографии он потом передал мне.
Конечно, тогда я ничего не знала о доме Ипатьева. Только теперь я сопоставила даты. «Дом особого назначения» был разрушен в Свердловске в сентябре 1977-го. Храм в нашем городке – через полгода. Сегодня для меня эти два позорных факта связаны между собой. Получается, что моя взрослая жизнь началась с того, что я кричала «ура», когда рушился храм. Не потому ли я и мои ровесники так мечемся по жизни, все не можем найти точку опоры.
Необходимое отступление
Нам долго не удавалось повзрослеть. Мы – это вторые «шестидесятники». Те, первые, в 60-е годы стали уже сознательными и «несознательными» гражданами одной шестой части планеты, а мы – только родились. Пока мы ходили в пионерах и вступали в комсомол, они уже выходили на Красную площадь протестовать против русских танков в Чехословакии или хотя бы пели на кухне «мы так вам верили, товарищ Сталин…». Нас так плотно отгораживали идеологическим щитом (сначала это были пионервожатые, потом – райкомы и горкомы комсомола), что мы если чего-то и хотели страстно, так это – встроиться в жесткую, не нами придуманную структуру. Встать на первую ступеньку, а потом карабкаться по этой лестнице все выше и выше. Конечно, уровень притязаний был у каждого свой, кто-то и не собирался даже близко подходить к этой крутой лестнице. Но кто хотел, тот твердо знал правила игры. Сначала надо было «встроиться» в совет отряда, потом – в совет дружины, побольше выступать на собраниях и руководить
