цари на блатном царстве сидят и у них свои законы воровские. И я им от своего барыша в их казну доли не откручивал.
Еремеев задумчиво кивал, слушая вдруг разговорившегося напарника. Потом сказал не к месту: – Нам соли надо с собой побольше. Без соли долго не протянем. И спичек. Вот это – самое главное в нашем предприятии.
– Само собой, понятно дело. Мыслю уже. Не ты один мозгу имеешь… Спички – не задача. Я уже потихоньку накапливаю и от шмона прячу. Нам-то костровым спички выдают без особой слежки. А вот соль – задача. – А если через Кешу?
Понятно-дело усмехнулся: – И об этом мозгой работал. Но через щипача болтливого – упаси и спаси, господи. Прочухает что – вложит. Нет у меня ему веры. Щипач и здесь, как в масле, и начхать ему на волю-свободу. Сыт-пьян, две бабы имеет. Трухлявый он, я породу человека нюхом чую.
Еремеев помолчал немного и спросил: – А зовут тебя, казак, как по-настоящему? – А тебе это зачем? – Обращаться-то как к тебе на свободе буду? – Ну, Степаном отец-мать назвали. – А по отчеству? – Ну, отца по церковному Онуфрием закрестили. – Понятно-дело вздохнул, нахмурился и добавил: – Батя ушёл в двадцатом году с атаманом Семёновым на китайщину. Так ни слуху, ни духу… А матушка, не знаю даже – жива иль нет.
В мае месяце весна на Колыме приходит сразу. В неделю истаивает снег. Ещё в неделю набухают почки на деревьях, выбивается из почвы зелёная трава. Человеческое зрение, уставшее за девять месяцев зимы от чёрно-белого восприятия природы – снег и ночь, начинает от солнца, белых ночей, свежей зелени умиляться до слезы в глазах и от нехватки витаминов плохо различать далёкие предметы.
Еремеев, вглядываясь в смутный горизонт, с каждым днём ощущал в теле нарастающую вибрацию, будто охотничья собака, рвущаяся с поводка, почуяв дичь. Поздним вечером Понятно-дело, угрюмо молчавший весь день, сказал твёрдым голосом, голосом человека, не потерпевшим бы никаких возражений: – В воскресенье по отбою, в ночь рвём когти. Заходим в наш тупичок, забираем нашу сбрую. И к речке… Всё! – рявкнул он на попытавшегося что-то спросить Еремеева. – Завтра на смене выбежишь из тайги с криком: медведь, медведь!.. А топор свой перед этим в тупичок запрячешь… В воскресенье, как хозяин в баню уканает, я небольшой шухерок устрою… Под этот шухер ещё кое-чем разживёмся.
Еремеев пожал плечами и развёл руками, признавая власть воровского авторитета. Понятно-дело, уже смягчая тон голоса, пояснил: – Да потому что, Инженер, через несколько дней, по погоде судя, мошка и комарьё пойдёт. Они нас на рывке живьём сожрут за наше потное тело. – Ох, это точно, – выдохнул Еремеев. – Об этом и не подумал. А для погони они как раз – наши союзники будут… – И ещё, – добавил Понятно-дело, потом замолчал и через некоторое время сказал категорично: – С собой берём Пельменя. Вьючной лошадкой. Понял?
Еремеев кивнул и ничего не спросил, уверенный в мудрости напарника.
«Пельмень» был с последнего
