проработал в НКВД. Пока он был жив, дверь в их квартиру никогда не была полностью закрыта: Василий Иванович находился на боевом посту, то есть стоял и смотрел в щелочку или просто слушал. Тогда был виден краешек его большого, расплывчатого, как пельмень, уха, хотя на самом деле он давно ничего не видел и не слышал. Что поделать, привычка. Враг ведь не дремлет. После его смерти дверь наконец-то прикрылась, но все знали, что Елена Васильевна сменила отца на дежурстве и неустанно смотрит в мутный глазок. Она так громко вздыхала за ободранной поролоновой деревяшкой… Тяжело, конечно, в ее-то возрасте, но наследственность – вещь серьезная.
Однокомнатную постоянно сдавали. И только одиноким иностранкам, работающим в солидных фирмах. Фирмачкам, в общем. Хозяйка однокомнатной клетушки – разбитная, предприимчивая девчонка Скачкова Света получила в Москве хорошее экономическое образование, но скакать предпочитала в туманном Лондоне.
В остальных двух квартирах жили разведенные дамы, мужья сбежали от них буквально на глазах у всего дома одновременно, как сговорились. Их уже взрослые дочки – две Наташки – периодически предпринимали попытки «сходить замуж», но вскоре снова оказывались свободными.
Если под окнами раздавался душераздирающий визг тормозов или отчаянно сигналили, это означало, что Наташка номер «раз» ловила машину или просто томно шла за хлебом в булочную за углом, размахивая гривой длинных светлых волос. Она щедро, как из пушки, выстреливала эстрогенами на всю округу. Когда она так уверенно ступала на шпильках, то была похожа на маятник: грива – влево, грива – вправо, а в центре – сочная, аппетитная попа, которую она всячески холила и лелеяла и которая всегда была обтянута юбкой стрейч по самое не балуйся или белыми лосинами. Казалось, еще шаг – и юбка треснет по всем швам. В принципе, подсознательно Наташка об этом и мечтала и вполне сознательно воплощала мечту в реальность. Только тридцатиградусный мороз с метелью заставляли ее изменить своему имиджу и натянуть что-то потеплее. Опять же на задницу. На голову – никогда. «Жамэ», как говорят у нас в Париже. Чего с головой сделается? Да и пользы от нее никакой…
Сначала все мужья жили у Наташки. Нормальные вроде парни. Приходили этакими добрыми молодцами с улыбкой до ушей, полные задора и огня. А потом спустя некоторое время их можно было увидеть на площадке нервно покуривающими и подрыгивающими ногами в белых тапочках с вензельками, прихваченных из очередной турецкой гостиницы. Наташка очень любила турецкие курорты якобы из-за того, что ее волосы там выгорали как-то по-особенному – получались мелированными. Вид эти мужья имели бледный, помятый, их как будто тоже хорошенько промелировали. Вернее, отмелировали. Они хмуро курили и стряхивали пепел в баночку, на которой были нарисованы симпатичные маринованные огурчики в трогательных пупырышках. Затем эту же баночку можно было заметить в руках следующего мужа. Видимо, она передавалась как эстафетная палочка. Вместе с попой в нагрузочку.
Наташка номер «два» ничем особенным не
