минет. Очень творчески, как ей самой показалось, и с большой самоотдачей. Он был при полном параде, несмотря на гиблую июльскую жару. Костюм, светло-бирюзовая рубашка… Как вода на Адриатике. Она никогда там не была, но в ее представлении вода там именно такого головокружительного цвета. Вроде от этой самой рубашки Валю и разобрало – слишком много позитивных ассоциаций и фантазий она вызывала.
– Перестань хулиганить… Что ты делаешь… – вяло, но счастливо бормотал он.
«Что ты делаешь…» – невольно хотелось передразнить. Тому, что делала в машине Валя, было давно дано определение. Взрослый все-таки дядя, должен знать.
– Пытаюсь скрасить нам как-то время, – ответила она вкрадчивым голосом прожженной профессионалки. – Ты что, против?
Конечно, он не был против. Он всегда был только «за». Ее пронизывали волны острого, жгучего желания. Они образовались внизу живота и, мгновенно распространившись по всему телу, как пузырики от шампанского, ударили в голову, которая и без того была разгоряченной. Интересно, а профессионалок эти волны пронизывают? Даже не желания. Скорее это была обыкновенная похоть. Хотя где проходит граница между двумя этими состояниями, она тогда не слишком отчетливо понимала. Просто ей нравилось наблюдать, как он теряет волю и контроль, растекаясь, принимая очертания сиденья. Он был целиком в ее власти, прямо на глазах превращаясь в пластилиновое существо. Такой всегда самоуверенный, смело руководящий любым жизненным процессом, твердо знающий, что кому нужно в этой быстро, прямо-таки со свистом пролетающей жизни.
Машины кипели и гудели, водители красочно матерились, понимая всю безнадежность своего положения. Москва дышала пылью и выхлопными газами. Вернее, это было похоже на тяжелую старческую одышку. Кто-то находил в пробках свою судьбу, кто-то успевал ее потерять. Там можно было зачать новую жизнь, успеть появиться на свет и так же благополучно уйти в мир иной.
А они в это время плыли на своем собственном островке, отрезав себя от реальности, от всего матерящегося, тяжело дышащего мира. Как всегда, когда двое влюблены.
– Да, если все было именно так, как ты рассказываешь, бедный Пауло Коэльо, этот могучий философ нашего времени, пророк и тонкий знаток человеческих душ… он бы заплакал. Зарыдал горючими слезами и, вдохновленный, сразу накатал бы за несколько часов новое бессмертное произведение. Надо будет выслать ему материальчик. – Вася испытывала особые, сильные чувства к бразильскому автору и даже сейчас не могла никак переключиться с находящегося за морями-океанами писателя на свою родную сестру, стоящую рядом на кухне с окаменевшим лицом и потухшим взглядом. – Ладно. Я предупреждала тебя, что не надо привязываться. И с ним надо было поступить так же, как со всеми остальными. Ни для кого не делать исключения, они его просто не заслуживают, и он в первую очередь. Было бы не так… – Удивительно, но Вася сжалилась над сестрой, что случалось довольно редко, и не стала в последний
