будут с левой руки, не ошибетесь, увидите, если не унесли, потом возьмете чуть севернее, за болотце, под горелый моховушник, кончатся сосны – еще севернее будет холмик такой крутой с урочищем, под темный камушек, горка – горка на горке в общем, пройдете все, выйдете на лужок, там выселки будут, старики холерой называют, Клопий Мед, или не выселки даже, ни хрена там, поди, нет уже, зовется так просто, надо же как-то звать. Нигде не засиживайтесь, ни с кем не спорьте, ни у кого в долг не берите, без последнего останетесь, дорогу не спрашивайте, сами должны знать, поменьше вообще болтайте, поменьше слушайте, кто что вам тут начнет рассказывать, и не надо кричать с каждой сосны, что без оружия, здоровее будете, а в разговоре, как бы к слову, лучше упомяните калибр побольше, это – хорошо, народ это любит, но в разумных пределах, конечно, и никогда не говорите название полностью, как в карте, – говорите сокращая, только чужак станет говорить название полностью, у язычников, скорее всего, это зовется по-другому. В общем, ковбои, ушами не хлопайте – разденут и ощиплют. За выселками будет одно гиблое место, гарь, так вам надобно его, понятно, обогнуть, через день-два выйдете, случай даст, к ущелью. Гнилое урочище дальше. Вопросы есть? Вопросов нет…
– Ничего себе, – неприятно удивился Штиис. – Так хорошо все было… А нельзя нам это ущелье это… тоже обогнуть? И что это за гиблое место? Вы ничего про него раньше не рассказывали.
Вот, подумал Гонгора. Сейчас получишь. И с боку, и снизу. Дед поддел контейнер, желая ощутить вес ладонью, попробовал покачать, стряхнул себе на ноги еловые иголки и спрятал под ремешок торчавшую тесемку крепления.
– Расскажу, – с готовностью согласился дед. – Зачем не рассказать. Вам в первую очередь надо рассказать. Есть проклятое поселение, говорю вам, и там нечего делать ни с разведкой, ни без. Проклятье на том поселении, – пояснил дед со значением, помолчав.
Скучая, он оставил возню с контейнером, замер на пару секунд, словно заинтересованный новой пришедшей мыслью, и вдруг со всего маху опустил безжалостную пятерню на крутой лошадиный круп, что-то там аккуратно смахивая полусогнутыми пальцами и снова берясь за подпругу. Вскидывая поджарой мордой и не прекращая жевать, гнедой дородный мерин дернулся было в сторону, снимая диким глазом окружающую обстановку, но, по-видимому, не найдя в ней ничего криминального и достойного внимания, снова вернулся к траве. Дед совсем помрачнел.
– Село там одно, так оно, есть такая информация, вымирает, обычное дело. Вымерло уж, должно быть, как раз по пути получится, за выселками, и не за выселками даже, какие там выселки с одной охотничьей избой, никого там уже не ждут, смотреть там тоже ничего не нужно, нечего там смотреть, а нужно, значит, держаться от тех мест как можно дальше, нехорошие эти места, босые. Их так и зовут: Босые, значит, места. Босяк, рассказывают, какой-то – не то монах на Тропе, не то еще кто-то, – словом бежал кто-то к лесу из лесу, не добежал чего-то, споткнулся на околице, сел то есть
