необходимыми, происходила бесшумная смена позиций. Тишина и неожиданный душевный покой сопровождали каждый акт такого проникновения, ничтожный шаг преступления против общепринятого представления о здравом смысле. Обрывки рассредоточенных и вновь воссозданных сведений даже не напоминали композиционную спекуляцию типа мозаики; безликие крошки, россыпь и остатки не различимых прежде фактов не складывались в картинку в цвете, по-своему законченную и многомерно-объемную, – они были ею. Результат поставлялся на ничего толком не отражающую перспективу реальности независимо от желания. Он мог бы пойти еще дальше, подвергнуть ломающийся на долю секунды горизонт критическому анализу, но каждый раз сбивала с толку наглядная законченность общего композиционного решения, казалось невозможным поднять руку на результат творческого процесса, к которому сам имел весьма двусмысленное отношение. Информация была готова к использованию. Где-то в уголку даже предполагался скромный индекс коэффициента вероятности. Впрочем, вреда от него было не много.
Однако, рассматривая общий сюжет последствий в контексте исходных данных, удивляло, что последствия работы воображения – когда он задним числом потом решался соединить в реальном мире единой линией одно с другим – так или иначе, с теми или иными вариациями имели место всегда. На первый взгляд, чего-то особо непонятного тут содержалось мало, каким же другим путем еще проявляться творческой энергетике, но затем возникало такое подозрение, что здесь чего-то не хватает, чего-то общедоступного, – может быть, здесь не доставало немножко большей неопределенности. Они, эти последствия, почти никогда не служили более или менее полным отражением себя в воображении, они и не были вариацией своего прототипа в нем, отличаясь примерно как одуванчик отличается от уносимого ветром семени, – или как рыбак отличается от играющих светом урезанных очертаний перегнувшейся через борт лодки фигуры с чем-то длинным и ухватистым в руках, легших на яркую поверхность лазурной воды, залитой солнцем, если смотреть на все это из-под воды. Они именно были дополнением к реальности. Без них мир был бы неполным. Работа воображения имела свою символику, искажения вроде бы подчинялись некоему алгоритму, и чем больше он в ней разбирался, тем меньше она ему нравилась, так что однажды такое живописание окружающей действительности вынудило сесть и задуматься: так ли уж невинно это дополнение? Он до сих пор помнил то изысканное ощущение покоя, посещавшее его в детстве и потом позже, как если бы ему по чьему-то недосмотру вдруг на мгновение открывался одной стороной вынутый из темноты некий факт, так и оставшийся непонятым, которого в реальности еще как бы не было, но что, условно говоря, успело уже случиться где-то дальше в отстоявшем будущем. Причем это не относилось к чему-то из разряда пророчеств и прочих приступов внезапного просветления и ясновидения,
