своими мыслями, оглянулся лишь у порога избы. Горностай, как верный пёс, скакал по следам хозяина с крупным куском мяса в зубах. На его симпатичной мордашке было написано совершенное довольство самим собой.
– Ах, ты умничка моя, труженик у моря, подобрал, что осталось!
Савка оставил добычу, встал на задние лапки, разгладил лихим жестом усы, свистнул, крякнул, отрррапортовал:
– Чик-чик-тр-р-р-скр-р-р-цр-р-р! (Порррядок в танковых частях!)
По вечерам хозяин включал радиоприёмник и вдвоём с Савкой слушали они музыку или новости этого не всегда белого света. Иногда удавалось поймать сообщение азбукой Морзе не очень быстро, а на малой скорости азбука Морзе имеет совершенно особенный, чарующий напев.
Парень замирал у приёмника, вспоминая золотое времечко, проведённое на метеостанции, и одну знакомую радистку, обладающую совершенно особенным, чарующим голосом.
Эх! Что имеем – не храним, потерявши – плачем…
Однажды, крепко задумавшись, хозяин легонько крутил колёсико настройки, как вдруг заметил сидящего рядом с его рукой Савку.
Он сидел тихо, чего с ним никогда не бывало, и был весь внимание: слушал морзянку, поток цифр.
Рыбак тихонько дотронулся до его лапки, до живота, до спинки, погладил по голове, почесал за ушком – ноль внимания, а ведь раньше он никогда не разрешал к себе притронуться, хоть и брал еду из рук!
Что за чудо? Никак вредная тётка Арктика подменила горнака?
Вдруг Савка напрягся, рванулся, обежал ящичек приёмника кругом, нашёл место, где изнутри были прикреплены звуковые динамики, поскрёб его лапкой и уселся рядом, изображая величайшее внимание.
Слушал недолго, подпрыгнул и упал всем своим весом в 200 граммов на столешницу. Так горностаи мышей ловят. Затем засвистел-заскрежетал, заворчал, зашипел, неожиданно залез к Рыбаку на ладонь и уселся подобрав хвост, как сидят кошки.
– Что, малыш, и тебе довелось на полярной станции радистов послушать? Родился что ли там?
Зверёк повернул к человеку смышленую мордочку и глянул ему в глаза:
– Чик-чик- тр-р-р! Скр-р-р! Чик! (Пойдём туда! Там было хорошо! Там нас любили!)
– А может, и любят ещё, Савватей Савельич, ведь женское сердце отходчиво.
С тех пор они часто слушали морзянку. Рыбак, – сидя за столом, Савка – на его ладони. И понравилось горнаку гулять по столу. Совать нос в коробку с сахаром, шуршать там, собирать крошки и таскать по кусочку в бывшую мышиную норку в углу.
– Савка! Ты чего как кот шкодливый? Не смей лезть на стол!
– Чик-чик-цр-р-р-тр-р-р! (Сам же сидишь. И даже локти положил!)
– Так я ж не шмыгаю, не ползаю по мышиным лабиринтам! А ты, проныра этакий, все норки пронырял, везде усищи совал, хвостищем пыль собирал, и грязным сапожищем да на стол с пищей?
Так не пойдёт! Вот отодвину стул, чтоб ты не мог запрыгнуть на стол, и кончится твоя вечерняя морзянка!
Хозяин избы постучал пальцем о край столешницы
