отец!
Вместо ответа он вытащил из кармана кусок мела и нарисовал на стене большой крест.
– Вот на этом месте за кирпичом находится металлическая дверь.
– Дверь?
– Ход, который я замуровал лет тридцать назад.
Я недоуменно сдвинул брови.
– Ход куда?
Отец пропустил вопрос мимо ушей. Он снова забился в кашле.
Отдышавшись после приступа, он сказал:
– Это второе условие, Артур. Ты никогда не должен открывать эту дверь.
Тут мне показалось, что отца не миновало старческое слабоумие. Однако я все-таки собрался задать ему еще парочку вопросов, но он повернул выключатель и полез наверх.
Наследство
Прошлое непредсказуемо.
Ветер с океана не только усилился, но стал еще холоднее.
Мы с отцом снова сидели друг напротив друга за деревянным столом.
Отец протянул мне старенькую ручку со стальным пером.
– Теперь, Артур, ты знаешь оба условия, которые будешь обязан соблюдать. В завещании все прописано. Еще раз повторяю: ты можешь согласиться, можешь отказаться. Даю пять минут на размышление. Захочешь, поставишь свою подпись.
Отец откупорил еще одну бутылку пива и, похоже, почувствовал себя куда бодрее.
Я не сводил с него глаз. Мне никогда не удавалось обмануть его, понять и узнать, что он на самом деле обо мне думает. И все же я всегда старался любить его. Вопреки всему. И не только.
Фрэнк Костелло не был моим биологическим отцом. Мы с ним никогда на этот счет и словом не обмолвились, но оба про это знали. Он, уж точно, еще до моего рождения. А я – когда стал подростком.
Накануне моего четырнадцатилетия мама призналась мне, что зимой 1965 года у нее было долгий роман с нашим семейным доктором. Звали его Адриен Ланглуа, и он уехал в Квебек незадолго до моего рождения. Удар я вынес стоически. Как большинство семейных тайн, эта всегда подспудно отравляла атмосферу. Теперь мне даже стало легче. Непонятное отношение ко мне отца теперь получило объяснение.
Это может показаться странным, но я никогда не искал встречи со своим настоящим отцом. Я отправил полученную информацию в самый дальний угол сознания и, можно сказать, почти что забыл о ней. Семья – это вовсе не кровные узы. В душе я всегда чувствовал себя Костелло, а не каким-то неведомым Ланглуа.
– Ну? Что ты решил, Артур? – повысил голос отец. – Ты хочешь получить эту халупу?
Я кивнул. Кивнул, потому что мне хотелось совсем другого. Хотелось как можно скорее покончить с этой дурной комедией и вернуться в Бостон. Я снял колпачок с ручки, но, прежде чем поставить в конце страницы подпись, еще раз попытался разговорить отца:
– Хорошо бы тебе рассказать мне об этом маяке побольше, папа.
– Я сказал все, что тебе нужно знать, – сердито заявил он.
Но я не сдался:
